Купите девочку

– Да. И после этого запах говна в вашем «Мерседесе» исчезнет? Или вы перестанете его замечать?

– Там воцарится другой запах. Более мне приятный.

– Какой, интересно?

– Говно можно смыть только кровью, Павел Николаевич.

– Мысль интересная. Я ее запомню. Похоже, не только говно, но и все остальное вы предпочитаете смывать исключительно кровью.

– Забавное наблюдение, – усмехнулся Бевзлин. – Я как-то не задумывался об этом... Может быть, вы и правы. Знаете, какой вывод я сделал из этой нашей беседы?

– Скажите, пожалуйста, буду премного благодарен.

– Дерзите, Павел Николаевич. Следовательно, урок не усвоили. Проявляете непокорность, оставляете за собой право поступать, как считаете нужным... Кровь играет в ваших жилах, Павел Николаевич?

– Да, пока она еще там.

– Кто? – не понял Бевзлин.

– Кровь.

– А! – Бевзлин рассмеялся. – Шутите? Это хорошо! Прекрасное качество. Павел Николаевич, вы поставили меня в сложное положение... Я не могу жить спокойно в этом городе, пока вы сидите в своем кабинете. И потому вынужден спасаться.

– Хотите написать явку с повинной?

– Чуть попозже, Павел Николаевич, чуть попозже... – голос Бевзлина сделался холодным, из него исчезли добродушные интонации. – Всего доброго.

– Будьте здоровы, – ответил Пафнутьев. – До скорой встречи, – не удержался он от обычного своего прощания.

И положил трубку.

И вернулся на кухню допивать свой чай.

– Что он сказал? – спросила Вика – она стояла рядом и слушала весь разговор.

– А! – Пафнутьев махнул рукой. – Дурака валял.

Такой разговор состоялся утром, и хмурый, нечесаный Пафнутьев, нависнув над своим столом, медленно перебирая слово за словом, все больше убеждался – схватки не избежать.

– Можно? – в дверь заглянул Андрей.

– Входи. Дома ночуешь?

– А где же еще?

– Завязывай. Сегодня утром звонил Бевзлин... Он сказал, что тебя уже нет. Кровью, говорит, буду отмывать свой «Мерседес».

– Значит, достал я его.

– Да, это тебе удалось. Теперь вот что... Дуй к Овсову, забирай младенца и вези вот по этому адресу. – Пафнутьев набросал на бумажке несколько слов. – Спросишь Антонину Ивановну... Ей и вручишь. Бумажку тут же проглоти. Адрес забудь.

– Так круто?

– Видишь ли, охота идет не только за тобой, но и за младенцем... Он может выступить в качестве вещественного доказательства, если ты мне позволишь так выразиться. В нем, в младенце, остались следы предварительной обработки.

– Значит, и на этом зарабатывают...

– И очень неплохо. Если, конечно, удастся переступить через кое-что в себе самом. Товар хорошо сохраняется, причем с каждым днем цена его растет. Стоит он... Ничего он не стоит. Сообщат матери, что умер ребенок, она поплачет-поплачет да и успокоится. Нового зачнет. А многие мамаши и рады избавиться – эти европейско-американские хмыри с помощью российского телевидения убедили их, что живут они хуже некуда, что ребенка позволить себе не могут. Наши дуры и поверили. Если на Канарские острова поехать она, видите ли, не может, то и ребеночка вырастить ей не под силу. Опять же зеленоглазые телевизионные задрыги об этом талдычат ей с утра до вечера. Ну, ничего, помолясь, доберемся и до них, расчистим их вонючие конюшни.

– А почему зеленоглазые? – улыбнулся Андрей.

– От непомерного употребления внутрь долларовых вливаний. Ладно, задача ясна?

– Овсов все знает?

– Он тебя ждет.

– Тогда я уже в дороге, – Андрей направился к двери.

– Постой! – успел крикнуть Пафнутьев. – Значит, так... Готовность номер один. Понял?

– Уже провел мобилизацию, – усмехнулся Андрей.

– Пройди к нашему завхозу, или как он там у нас называется... И получи пистолет. Команду я уже дал.

– Даже так? Вообще-то я противник оружия...

– Давно? – спросил Пафнутьев и уставился на Андрея долгим взглядом.

– Виноват, Павел Николаевич. Намек понял.

– Получи и делай с ним что хочешь. Я не о тебе думаю, думаю о себе. Я должен знать, что сделал все возможное, чтобы избежать людских и материальных потерь. Вопросы есть?

– Все понял, Павел Николаевич, – и Андрей вышел.

Пафнутьев снова навис над столом и в какой-то момент вдруг понял, что похож сейчас на Шаланду, который вот так же, нахохлившись, рисовал толстым пальцем узоры на пыльном стекле – узоры подробно отражали смятенное состояние шаландинской души. Пафнутьев тоже попытался что-то изобразить на полированной поверхности, но, поймав себя на этом странном занятии, убрал руки со стола.

– Здравствуйте, Павел Николаевич! – дверь распахнулась, и на пороге возникла тощеватая фигура Худолея. Обычно он тихонько просовывал голову в приоткрытую дверь и молча дожидался, пока Пафнутьев посмотрит на него, пригласит в кабинет. А чтобы войти вот так... Это что же должно случиться, чтобы Худолей врывался, не спрашивая разрешения и хлопая дверью? – подумал Пафнутьев, не изменив ни позы, ни взгляда. – Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало! – продолжал орать Худолей.

– Что у тебя встало? – хмуро спросил Пафнутьев. – Ну-ка, ну-ка, интересно даже.