Купидон A La Carte

- Не раздражайтесь, Джефф! - сказала она, - Это отвлекает мои мысли от кухни.

- Эти чудеса не едят?

- Не все. Некоторые из них восковые.

- Смотрите, не прилипните, - сострил я без всякой задней мысли, просто каламбуря.

Мэйми покраснела. Я не знал, как это понять. Во мне вспыхнула надежда, что, может быть, я своим постоянством смягчил ужасное преступление мужчин, заключающееся в публичном введении в свой организм пищи. Мэйми сказала что-то о звездах, в, почтительных и вежливых выражениях, а я нагородил чего-то о союзе сердец и о домашних очагах, согретых истинной любовью и патентованными растопками. Мэйми слушала меня без гримас, и я сказал себе: "Джефф, старина, ты ослабил заклятие, которое висит над едоками! Ты наступил каблуком на голову змеи, которая прячется в соуснике!"

В понедельник вечером я опять захожу к Мэйми. Мэйми с, Томасом опять пошли на непревзойденную выставку чудес.

"Чтоб ее побрали сорок пять морских чертей, эту самую выставку! - сказал я себе. - Будь она проклята отныне и навеки! Аминь! Завтра пойду туда сам и узнаю, в чем заключается ее гнусное очарование. Неужели человек, который сотворен, чтобы унаследовать землю, может лишиться своей милой сначала из-за ножа и вилки, а потом из-за паноптикума, куда и вход-то стоит всего десять центов?"

На следующий вечер, прежде чем отправиться в паноптикум я захожу в палатку и узнаю, - что Мэйми нет дома. На сей раз она не с Томасом, потому что Томас подстерегает меня на траве, - перед палаткой, и делает мне предложение.

- Что вы мне дадите, Джефф, - говорит он, - если я вам что-то скажу?

- То, что это будет стоить, сынок.

- Мэйми втюрилась в чудо, - говорит Томас, - в чудо из паноптикума. Мне он не нравится. А ей нравится. Я подслушал, как они разговаривали. Я думал - может быть, вам будет интересно. Слушайте, Джефф, два доллара - это для вас не дорого? Там, в, городе, продается одно ружье для стрельбы в цель, и я хотел...

Я обшарил карманы и вылил Томасу в шляпу поток серебра. Известие, сообщенное мне Томасом, подействовало на меня так, словно в меня заколотили сваю, и на некоторое время мысли мои стали спотыкаться. Проливая мелкую монету и глупо улыбаясь, в то время как внутри меня разрывало на части, я сказал идиотски- шутливым тоном:

- Спасибо, Томас... спасибо... того... чудо, говоришь, Томас? Ну, а в ч?м его особенности, этого урода, а, Томас?

- Вот он, - говорит Томас, вытаскивает из кармана программу на желтой бумаге и сует мне ее под нос. - Он чемпион мира-постник. Поэтому, наверно, Мэйми и врезалась в него. Он ничего не ест. Он будет голодать сорок пять дней. Сегодня шестой... Вот он.

Я посмотрел на строчку, на которой лежал палец Томаса: "Профессор Эдуардо Коллиери".

- А! - сказал я в восхищении. - Это не худо придумано, Эд Коллиер! Отдаю вам должное за изобретательность. Но девушки я вам не отдам, пока она еще не миссис Чудо!

Я поспешил к паноптикуму. Когда я подходил к нему с задней стороны, какой-то человек вынырнул, как змея, из-под палатки, встал на ноги и полез прямо на меня, как бешеный мустанг. Я схватил его за шиворот и исследовал при свете звезд. Это был профессор Эдуардо Коллиери, в человеческом одеянии, со злобой в одном глазу и нетерпением в другом.

- Алло, Достопримечательность! - говорю я. - Подожди минутку, дай на тебя полюбоваться. Ну что, хорошо быть чудом нашего века, или бимбомом с острова Борнео, или как там тебя величают в программе?

- Джефф Питерс, - говорит Коллиер слабым голосом. Пусти меня или я тебя тресну. Я самым невероятным образом спешу. Руки прочь!

- Легче, легче, Эди, - отвечаю я, крепко держа его за ворот. - Позволь старому другу насмотреться на тебя всласть. Ты затеял колоссальное жульничество, сын мой, но о мордобое толковать брось: на это ты не годишься. Максимум того, чем ты располагаешь - это довольно много наглости и гениально пустой желудок.

Я не, ошибался: он был слаб, как вегетарианская кошка.