Купец из будущего. Ч. 2

Этот город был многоязыким. Тут звучала латынь, слышалась сирийская и иудейская речь, попадались потомки готов и бургундов. И только речь франков звучала тут редко. Деревенщина селилась в деревне, а Аврелианум был римским городом, где до сих пор епископы не смогли истребить тяги к учености. Наряду с Бордо, Лионом и Вьенном тут были лучшие школы Галлии. Труды епископа Австрина, который был человеком истово верующим, не прошли даром. Бесовское наваждение в виде античной философии, литературы и нелепых басен о человекоподобных богах с каждым годом отступало все дальше в тень, и многие учителя теперь перебивались случайными заработками, не желая идти в монастырь, чтобы переписывать труды отцов церкви.

Крохотный домишко на окраине — это было все, что осталось от безбедной когда-то жизни ритора Леонтия. Случайные ученики да работа писца давали не слишком много денег, а склочный характер, упертость и принципиальность в отстаивании своих взглядов сделали его идеальным кандидатом для Самослава. Этому человеку в родном городе просто нечего было делать. Граф Атаульф и орлеанский епископ прекрасно знали учителя Леонтия и терпеть его не могли. А это означало, что запретить ему работать было раз плюнуть. Ведь его величество Хлотарь второй своим эдиктом поручил святой церкви заботу об образовании и благонравии молодежи. А где благонравие, и где учитель Леонтий, который, брызжа слюной, читал наизусть Одиссею и Илиаду, как и положено человеку с хорошим римским воспитанием? Он знал не только эти труды. Его домишко был завален свитками с древними текстами, нужда в которых терялась все больше и больше с каждым годом. Дивное дело! Его величество, подаривший своей стране мир и процветание, неуклонно превращал ее в чудовищное захолустье, где даже фароны, представители старой бургундской аристократии, начали откровенно дичать, подражая в этом дремучей австразийской знати. Обильная жратва, выпивка и охота. На этом исчерпывались интересы королевских лейдов, родившихся в лесах под Кёльном. И ученый ритор Леонтий с болью в сердце наблюдал, как на его глазах умер старый римский мир, на могиле которого вырос новый, покрытый шипами уродливый цветок, названия которому еще никто не придумал.

Уже долгие месяцы и годы учитель пребывал в тоске и унынии, пока в его дверь не постучал странный парень непривычного вида, который принес ему в подарок еду и кувшин вина. Он много слышал об искусном риторе Леонтии и пришел выказать ему свое уважение. Леонтий с удивлением разглядывал молодого германца в хорошем плаще и с богато украшенным ножом на поясе, который жонглировал словами, словно ярмарочный плясун камешками. Он не был образован, как и все варвары, а потому учителю быстро наскучил. Однако воин смог удивить его.

— Учитель Леонтий, а не хотели бы вы уехать далеко отсюда? Туда, где нет ни одного епископа, но зато есть сотня мальчишек с горящими глазами, которым вы сможете передать все знания, что копили много лет?

— Таких земель не бывает, — грустно усмехнулся Леонтий. — По крайней мере таких, где живут нормальные люди. Таких, с кем можно просто вести беседу. Ты, воин, прости за прямоту, весьма неглуп, но абсолютно невежествен. Уверен, ты не сможешь процитировать ни одного стиха Овидия.

— Григорий! — гаркнул вдруг странный германец, а в домишко просунул неровно обросшую макушку худощавый парень, на лице которого было написано неуемное любопытство. — Ну-ка, выдай уважаемому учителю что-нибудь из Овидия! И ты хотел обсудить с кем-нибудь диалектику Зенона. Всю голову мне этим Зеноном пробил, паразит. Знать бы еще, кто это такой. Задачу понял? Выполняй!

И Самослав, а это был он, вышел из домика на окраине. У него еще были тут кое-какие дела, и они не терпели отлагательства. Агентура в лице почтенного купца Приска стоила слишком дорого, чтобы разбрасываться ценной информацией.

* * *

Река Луара, которая делала изгиб вокруг города, давала работу не только лодочникам, рыбакам и прачкам. Тут, с незапамятных времен, когда этой землей еще правили благословенные римские императоры, работали водяные мельницы, снабжавшие мукой всю округу. И именно к одной из них ехал сейчас Самослав, зная о той беде, что постигла уважаемого мельника Халло, происходившего из старинной готской фамилии.