К несчастью, в круизе момент для прорыва так и не представился. Или, может, представился, но Джои не хватило мотивации. Не считая секса, Чаз был не слишком-то неотразим. Чем больше Джои слушала его —
Джои сообразила, что может хоть весь остаток жизни симулировать интерес к интересам мужа — ему это все равно по барабану. Так какого черта он на ней женился? Она собиралась задать ему этот вопрос, гуляя по «Герцогине солнца» в ту последнюю ночь, но затем передумала. Сизые облака и морось нагоняли тоску, и Джои мечтала добраться до каюты и рухнуть в койку.
Она смотрела в сторону Африки, думая бог знает о чем, и тут Чаз что-то уронил — кажется, ключ — и наклонился подобрать. Джои возмутилась, когда его влажные руки обхватили ее лодыжки, — она подумала, что он собирается развести ей ноги пошире и по-быстрому перепихнуться. Чаз любил секс под звездами на скорую руку. Но она никак не ожидала, что он выкинет ее за борт.
«Говнюк, ничтожество, — думала Джои. — Из-за него я, обгорелая, полуослепшая и в бреду, вцепилась в эту самую ебаную акулу, которая пыталась меня сожрать… Полный бред, а значит, я умерла или к тому близка…
Это какая-то бессмыслица, считала Джои Перроне. Все это.
Чаз; ленивая, сладко пахнущая, шершавая акула; чайки, что орут над головой, — умереть спокойно не дают человеку.
И
Бессмыслица. Бессмыслица — далекий голос, зовет ее, мужской голос, уговаривает не сдаваться, держись, милая, еще минутку.
А потом тот же голос говорит все в порядке, держу, отпусти это, давай, отпускай!
Что-то подняло ее, будто она легка и воздушна, как пузырь. Прозрачные капельки текли по ее голым ногам, она возносилась над водой, и ее ступни ласкала пенная оторочка волн.
Затем пришли обволакивающее тепло, запах сухого белья и сон, глубокий как смерть.
Три
— Не двигайся, — произнес мужчина.
— Где я?
— В безопасности. Постарайся лежать смирно.
— А акула? Она меня покусала?
— Какая еще акула?
— Та, за которую я держалась, когда ты меня нашел.
Мужчина тихо засмеялся:
— Это был тюк с марихуаной.
— Да ну тебя.
— Шестьдесят фунтов отборной ямайской травы.
— Великолепно. — В бреду она приняла пеньковый мешок за акулью шкуру. — Где я? — опять спросила она. — Я ни черта не вижу. Что у меня с глазами?
— Опухли и не открываются.
— От соли? Скажи мне, больше ничего не…
— И от ожогов медуз, — прибавил мужчина.
Джои осторожно коснулась пылающих век. Должно быть, когда она дрейфовала, ее мазнул по лицу португальский военный кораблик[10].
— Через день-другой поправишься, — пообещал мужчина.
Джои ощупала себя под одеялом. Вроде на ней флисовый пуловер и хлопковые треники.
— Спасибо за одежду, — поблагодарила она. — Или я должна сказать спасибо вашей жене?
— Это одежда моей подруги.
— Она сейчас тут?
— Уже много лет ее не видел.
Так они одни — Джои и незнакомец, который ее спас.
— У меня в голове до сих пор шумит океан, — пожаловалась она.
— Это потому что он прямо за окном. Ты на острове.
У Джои не было сил испугаться. Ей нравился голос. Судя по всему, человек — не психопат и не сексуальный маньяк. С другой стороны, у нее имелся опыт ошибочных первых впечатлений.
— Садись, — услышала Джои. Запах лимона, вкус крепкого горячего чая — мужчина поднес чашку к ее губам. Она выпила все до капли. На очереди овощной суп, и его она тоже прикончила.
— Хотела бы я посмотреть, как ты выглядишь, — сказала она, — учитывая, что меня ты видел всю целиком.
— Уж прости, но такой я тебя нашел. «Закоченелой, голой, верхом на тюке с марихуаной», — уныло подумала Джои. От теплоты супа ее затрясло, и на секунду Джои испугалась, что ее вырвет. Мужчина забрал чашку и уложил ее голову на подушку.
— Спи дальше, — приказал он.
— По-моему, пахнет мокрой псиной.
— Точно. Он настоящая заноза в заднице, но женщин почти никогда не кусает.
Джои улыбнулась — оказалось, больно: лицо разодрано и стянуто.
— А он какой? — умудрилась спросить она.