Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове

— Как вы смеете! Да ведь я… я… — заговорил он. — Я, если хотите знать, с Афанасием Афанасьевичем Фетом в весьма близком родстве… А по боковой линии и с Тютчевым тоже…

— Что ж, — хладнокровно отпарировал Мулланур. — Это говорит лишь о том, что кровное родетво с благородными предками — это еще не патент на благородство!

— Вот это отбрил! — восхищенно выкрикнул кто-то из слушателей.

Но Мулланур не собирался выпускать инициативу из своих рук.

— Так вот, — решительно продолжал он, — подлинным патентом на благородство, как мне кажется, может быть только духовное родство, духовная связь с высшими достижениями человеческой мысли, человеческой культуры, И такой патент есть у каждого народа, И у киргизов, и у чувашей, и у черемисов… Должен вам сказать, господин демократ, что в ваших историко-философских построениях нет ничего нового. Задолго до вас один философ утверждал, что есть народы, судьбы которых лежат, так сказать, вне истории. Он, правда, говорил не о чувашах и не о черемисах, а о русском народе…

— Какая чушь! — презрительно фыркнул «демократ».

— Да, представьте себе, — улыбнулся Мулланур. — Этот философ утверждал, что у России, в отличие от Западной Европы, не было подлинной истории. Европейские народы воевали, устраивали революции, создавали парламенты и прочие государственные институты и учреждения, а в это время русские только и делали, что прозябали в своих хижинах…

— Сказать этакую чушь о русском народе мог только невежда и хам! — запальчиво выкрикнул «демократ».

— А между тем сказал это не кто иной, как Чаадаев, — развел руками Мулланур. И, пользуясь замешательством противника, спокойно продолжал: — Из возмущенной реплики вашей я могу с уверенностью заключить, что сами вы сочинений этого прославленного русского мыслителя, к сожалению, не читали…

— К-какая наглость! — «Демократ» от этой новой неожиданной атаки противника стал заикаться.

— Не обижайтесь, — улыбнулся Мулланур. — По правде говоря, я их тоже не читал. Но один коллега с исторического факультета пересказывал мне содержание чаадаевских «Философических писем». Поймите меня правильно, я заговорил о Чаадаеве вовсе не для того, чтобы щегольнуть перед вами своей эрудицией, она пв так уж и велика… И не для того, чтобы упрекнуть вае в невежестве. Я хотел лишь предостеречь вас от повторения трагической ошибки Чаадаева…

Соскочив со стула, Мулланур повернулся и пошел к дверям. За ним гурьбой потянулась та часть аудитории, которая в этом резком, непримиримом споре была на его стороне. Многие горячо обнимали его, благодарили, жали руку.

Кто-то затянул песню:

Смело, друзья! Не теряйте
Бодрость в неравном бою,
Родину-мать защищайте,
Честь и свободу свою!

Молодые звонкие голоса подхватили:

Пусть нас по тюрьмам сажают,
Пусть нас пытают огнем,
Пусть в рудники посылают,
Пусть мы все казни пройдем…

Они шли обнявшись, и мужественная, суровая песня неслась по тихим, пустынным улицам ночного города…

История эта принесла Муллануру известность. На него даже приходили поглядеть студенты других курсов. Да, прав, тысячу раз прав был Хусаин Ямашев, говоря, что, только обладая знаниями, овладев культурой, можпо стать настоящим революционером. Как замечательно пригодился Муллануру его интерес к истории, его тяга к гуманитарным наукам…

Однако в той известности, которую принесла ему эта памятная словесная стычка, была и обратная сторона.

Мулланур с этой поры оказался на заметке у институтского начальства. И последствия не замедлили сказаться. Когда летом 1910 года Мулланур уехал домой, к родителям, в Казань пришла бумага из ректората института, где говорилось, что он, Мулланур Вахитов, «отчисляется за невыполнение учебного плана».

«Что за чушь! — подумал он. — Я ведь всегда был в числе успевающих!»

Вернувшись в Петербург, он без труда доказал институтскому начальству, что его учебные дела в полном порядке. На первый раз все обошлось: в ректорате на его прошении наложили резолюцию: «Принять».

Это было 28 июля 1910 года. Муллануру хорошо запомнилась эта дата, потому что как раз в тот день пришло письмо из Тетюшей от дяди Исхака. «Подарок твой получил, большое спасибо», — писал Исхак Казаков. «Подарком» была партия социал-демократической литературы, отправленная Муллануром в помощь Тетюшскому комитету РСДРП большевиков. Литературу эту по его просьбе выделила социал-демократическая фракция института.

Мулланур тогда еще не знал, что институтское начальство тем временем послало в Казань запрос о его политической благонадежности. Однако, даже не подозревая об этом, он все-таки чувствовал, что тучи над его головой сгущаются. По совету товарищей Мулланур решил написать прошение об отчислении. Просьба его, само собой, была удовлетворена, и в мае 1911 года Мулланур навсегда расстался с Политехническим институтом, где так бурно и интересно началась его студенческая жизнь.

5