Кумир

Приходская церковь Св.Матфея в Чеви-Чейз обладала по меньшей мере двумя достоинствами в глазах Чарли О'Доннелла. Во-первых, она находилась всего в двух минутах ходьбы от его дома. Во-вторых, в гардеробной рядом с приделом можно было вести приватные разговоры и в то же время слушать мессу. Тем самым он мог воздавать кесарю — кесарево, а Богу — Богово.

Войдя в храм, О'Доннелл перекрестился, уселся на старую скамью рядом с Биллом Уикертом и, сложив руки, торопливо произнес слова молитвы. Уикерта он не терпел, но обойти его было нельзя: в качестве председателя комитета палаты представителей по делам вооруженных сил он являлся промежуточным звеном между конгрессом и Пентагоном с его особым замкнутым миром.

Покончив с молитвой, Чарли поднял голову и перешел прямо к делу.

— Что у нас с войной в Никарагуа?

— Что тебя интересует?

— Мартинес выигрывал ее или нет?

— Кому, черт подери, есть до этого дело? Лучше скажи, что ты намерен делать в связи с Истменом?

— Намерен или хочу сделать?

— Он же загнал нас в ручей, полный дерьма, а у нашего каноэ нет даже весла!

— Потише, Билл! Это все-таки церковь,— свистящим шепотом напомнил О'Доннелл.

Уикерт скрестил на груди руки, положил ногу на ногу и привалился к жесткой спинке скамьи.

— Может, ответишь на мой вопрос, Билл? Выигрывал Мартинес войну или нет?

— Проигрывал. Ортега колошматил его как хотел. Начальники штабов списали его со счетов. ЦРУ стремилось его сместить.

— И насколько серьезно оно этого хотело?

— Весьма серьезно.

— Мартинес, он-то сам был готов уйти?

— А Дьем[103], по-твоему, был? — Уикерт, по своему обыкновению, предпочитал отвечать обиняками, отсылая своего собеседника к заговору с участием Кеннеди и ЦРУ, в результате которого был убит Нго Динь Дьем и пало южновьетнамское правительство.

— И ты думаешь, что Раух мог бы…

— Меня дрожь пробирает при мысли, на что способен адмирал Раух. Но если хочешь знать мое мнение насчет убийства Мартинеса среди бела дня на ступенях Капитолия, то я не считаю, что это дело его рук.

— Почему ты так в этом уверен?

— Чарли, уж в чем-чем, а в тонкости ему не откажешь. И еще я тебе скажу: действуй осторожно. Это мой дружеский совет.

О'Доннелл недовольно взглянул на Уикерта.

— Что, что, Билл? — свистящим шепотом переспросил он.

— А то, что вся партия может оказаться замешанной в дерьме. До съезда всего четыре дня, а у нас нет еще готового списка. Некоторые из наших уже начинают подумывать, а не потерял ли ты его случайно?

О'Доннелла передернуло от подобной наглости.

— Неужели ты это всерьез? — Задавая этот вопрос, он, впрочем, знал, что Уикерт говорит не столько от себя, сколько от лица всех недовольных. А это было уже серьезным сигналом.

— Он еще спрашивает! На прошлой неделе все было в норме. Никому в голову не могло прийти, что выборы не будут для нас увеселительной прогулкой. И что нам не обеспечены еще четыре года в Белом доме. А что, черт подери, мы имеем сегодня? Сидели бы в полной заднице, если б не этот красавчик из Техаса! А что нас ждет? Целый месяц публичной стирки грязного белья по телевидению, когда за дело примется Совместный комитет!

— Знаешь, Билл, держу пари, что мама в детстве тебя не любила.

Уикерт подался вперед.

— Некоторые из наших, Чарли, не хотят, чтобы ты назначал членов комитета от палаты. Так что тебе лучше с этим смириться.

— Ты настоящий мерзавец!

Уикерт встал, разглаживая складки на брюках.

— Мое дело было предупредить тебя, Чарли. И если ты нас не послушаешься, пеняй на себя. На твоем месте я бы предпочел первое.

Он прошел в боковой придел, опустился на колени и, быстро перекрестившись, вышел из церкви.

11.10.

Странно, что бы он ни говорил, не вызывало у нее ни малейшего интереса. Непрестанно теребя край своего капюшона, настоятельница нетерпеливо дожидалась, пока Манкузо кончит, после чего произнесла:

— Никакие обстоятельства не оправдывают вашего вторжения.

Одутловатая, небольшого роста, полная и приземистая, с пухленькими ручками и круглым бледным лицом, стянутым накрахмаленным капюшоном, настоятельница поднялась — и Манкузо увидел, что в ней едва пять футов роста.

— А теперь прошу извинить меня. Вы, надеюсь, не забыли, что сегодня воскресенье?

Манкузо понимал: она хочет вывести его из себя. Он встал, взял шляпу и пошел вслед за монахиней.

— Послушайте, сестра…

— Мать,— поправила настоятельница.

Для своего, казалось бы, неповоротливого, грузного тела двигалась она на редкость проворно, так что Манкузо приходилось почти бежать за ней по длинному коридору, отделявшему административный корпус от самого монастыря.

— Послушайте. Речь идет о преступлении, за которое положена смертная казнь. Был убит человек. Ранен сенатор.

— По вашим словам!

Манкузо от неожиданности остановился. Настоятельница тоже.

— Что значит "по моим словам"?

Она так и пробуравила его своими глазками: почему-то это всегда делают монахини, когда хотят прочесть чьи-нибудь мысли.

— А почем я знаю, что вы здесь действительно ради этого?

— Я…— Манкузо растерянно пожал плечами, переминаясь с ноги на ногу: "Ну и дерьмо эти монашки, никак к ним не подступишься".— Погодите…