А вот и Венера. Не очень-то ласковая планета. Жарко. Темно. Душно. Но люди привыкли. Работают. И веселятся кто как умеет. Хотя многие считают меня скептиком, я очень люблю людей. Меня постоянно тянет к ним, где бы они ни трудились: на дне ли Тихого океана, среди бездушных плоскогорий Луны, в бездонных вакуумах, где созидались новые космические станции, искусственные острова и миниатюрные материки. У очень люблю людей, и люди тоже меня любят. Они снисходительно смотрят на мои недостатки и всегда умеют оценить и заметить достоинства. Я очень люблю людей, и, может, потому у меня много друзей и знакомых во всей солнечной системе. Вот и сейчас я только появился на Венере, но уже слышу: - А! Кумби? Здорово! Какой-то парень, по-видимому местный старожил, сверкая жизнерадостными негритянскими зубами, ударяет меня ладонью по плечу. - Здравствуй, - говорю я неуверенно. Где я видел этого парня? - Хороший очерк ты написал. Ребята были довольны. Он смеется. - Только вот перепутал имя того робота, с которым я ремонтировал трассу. Его звали не Дэмби, а Эмби. - Надеюсь, он не обиделся? - Ничуть. Он не из обидчивых. Надолго к нам? Впрочем, надолго тебе нельзя. Ждут на Луне, на Марсе и еще в ста местах. Ты изменился. Пополнел. Это зря. А я? - Ты тоже чуточку изменился. - Еще бы! Я ведь женился. А жена... Самая симпатичная женщина во всей солнечной системе. Парень рад мне. Искренне рад. Мой очерк доставил ему удовольствие. Но не всем доставляют удовольствие мои очерки. Администратор гостиницы спросил меня вчера: - Кумби? Журналист и писатель? Что-то, припоминаю, читал... - И после паузы: - Слишком натуралистично пишете. Поэзии маловато и красоты. Поэзии. - Он нравоучительным тоном повторил это слово. Вероятно, за то, что в моих очерках не хватало поэзии, он дал мне самый тоскливый номер с окном на пустырь и со старым, испорченным роботом, который вместо заказанной мною чашки кофе принес тарелку куриного бульона. - Я заказывал кофе, - сказал я роботу, - не куриный бульон. - Нет, вы заказывали бульон. Я не человек, а машина, и не мог ошибиться. - Бывает, и машины ошибаются, да еще как! - Прошу быть корректным, - сказал робот. - Надо уважать вещи. - Извините. Я был не прав. Не прав? Но я не мог заказать куриный бульон. Не мог! Язык не повернулся бы. С детства не выношу запах куриного бульона. Значит, все-таки робот ошибся, а не я. Но он вещь. А с вещами тоже надо обращаться вежливо. Робот ушел и вскоре вернулся. Но вместо кофе он принес чаю. Что-то испортилось в его механическом устройстве. Какой-то винтик. Администратор не мог не знать об этом. Но он, по-видимому, недолюбливал журналистов. Черт с ним, с этим администратором. Выпью чаю вместо кофе и сяду писать очерк. Работа давалась мне нелегко. Но на Венере все много работали. Там никто не ленился. Набросав две страницы (описание венерианского пейзажа), я почему-то вспомнил гостиничного робота. Мне вдруг стало жалко его, словно он был не вещью, а старым, усталым и больным человеком. Бог знает для чего этим роботам придавали сходство с людьми! Конструктору и кибернетику давали в помощники художника или скульптора, чтобы приобщить их к современности, что ли? Художник старался изо всех сил, не хотел отстать от века. И все равно отставал. Ну зачем он придал печальное выражение лица этому механизму? Для чего? Из подражания древнему Рембрандту? Вот эпигон! Утром опять пришел робот с печальным лицом увядшего старика. Я подумал: попрошу-ка у него чаю, он ошибется и вместо чаю принесет то, что нужно, - кофе. - Чаю, - скачал я, - и поджаренную булку с яичницей. Только, пожалуйста, поскорее. Спешу. Через несколько минут он вернулся, неся тарелку куриного бульона. - Я просил чаю. - Нет, вы просили бульон. - Вы ошибаетесь. - Это люди ошибаются. А я машина. Я вышел из себя. Прячется за свою машинную сущность, мошенник. Явно в заговоре с администратором. - Наглец! Это вырвавшееся у меня слово, по-видимому, очень огорчило робота. Он молчал, укоризненно глядя на меня. Потом он сказал тихо: - Я вещь. Только вещь. А вещи беззащитны. Мне стало жалко робота. - Извините, - сказал я. - Нервы. У вас на Венере такой плохой климат. - Да, климат неважнецкий, - сказал робот, подняв обе руки и показывая их мне. - Болят. Особенно к вечеру. - На солнце надо больше греться. - Какое тут солнце. Атмосфера густая. Облачность. Ничего не пропускает. - Это действительно... тяжело. - Грустно, - сказал робот, - не с кем словом перекинуться. - А люди? Ваши постояльцы? - Недовольны почти все. Подаешь им, а они отказываются. Говорят, что я ошибся. Ну, хорошо. Раз ошибся, два. Но не могу же я все время ошибаться. По теории вероятностей... - Конечно, не можете. - Я ошибаюсь, а они - нет. Они никогда. Обидно. - Я вас понимаю, - сказал я, - и в следующий раз не буду настаивать. Вздор все это! Пустяки! Какая разница - бульон, чай, кофе... Особенно когда ты на Венере. - Бульон полезнее, - сказал робот. - Чай и кофе слишком возбуждают нервную систему. А здесь она и без того слишком возбуждена. Весь следующий день я носился по Венере как угорелый, ища интересный материал для газеты. Настроение мое менялось: то каждый пустяк казался мне значительным, то пустяками казались значительные события. У меня было много знакомых. И на Земле, и даже на такой неуютной планете, как Венера. Но земные знакомые как-то лучше удерживались в памяти. Не знаю почему. Надо бы спросить у физиологов, почему на Земле лучше работает память. - А, Кумби! Привет! - кричал какой-то человек с обрадованным лицом. Еще не разделяя его радости, но, стараясь скрыть недоумение, я пытался вспомнить, где и когда я видел этого человека. - Как? Ты забыл меня, Кумби? Не может быть! - А где мы встречались? - Ха! Где? На дне Атлантического океана, когда вели раскопки Атлантиды. Забыл? - Теперь вспоминаю. Ты археолог? - Нет, геолог. - А, да! Чудесно провели время. А что ты тут делаешь, на этой неласковой планете? Здесь нет затонувших цивилизаций. - Но есть полезные ископаемые. Так ты забежишь ко мне, Кумби? А? Запиши адрес: Астрономическая улица, 108. - 108, Астрономическая улица. Так, запомню. У меня отличная память на цифры. Ну, пока! Завтра лечу на космическую станцию "Цветы в вакууме".