Культура отечественного собаководства XX–XXI вв. (комментарии, реплики, размышления)

Надо понимать, что аборигенные породы без антропофобии и недоверия к человеку, когда эти реакции блокируют интенсивным приручением, не защищены от злоумышленника. И хотя чувство страха перед человеком ещё остаётся, но его бывает недостаточно, если ездовая лайка, находясь в упряжке или на цепи, не срывается и не прячется, зарывшись в снег от лиц, направляющих против них свои враждебные действия.

При сомнительных санитарно-ветеринарно-коммунальных мероприятиях гибнут с отстрелами «бесхозных» «лайкоидов» переставшие бояться «человека с ружьем» промысловые ездовые и оленегонные лайки. И лишь те из них, что содержатся на символической привязи, защищающей их от агрессии своих, «уважающих» привязь собратьев, могут при первых звуках ружейной пальбы, сопровождаемой визгом подранков, сорваться с такой «привязи» и убежать на безопасное расстояние.

Спорадичная «подпитка» лайки «кровью» ОВ, восстанавливая у неё качество шёрстного покрова, привлекает к ней «охотников», изымающих таких гибридов из её генофонда. К счастью, лайку спасают не рачительность «промысловиков», кого могло бы заботить будущее охоты на «бесхозных» «лайкоидов», или нерадивость коммунальных служб, а антропофобия собаки-парии и «одичавших» лаек, позволяя им приспосабливаться к условиям выживания.

Теперь акцент в истреблении лайки перемещается с пушнозаготовок к редким «ветеринарным» мероприятиям, разборкам пьяных каюров, расстреливающих друг у друга упряжки ездовых лаек, да стрельбе отморозков по живым мишеням из малокалиберных карабинов и духовых ружей, что уже не имеет столь тотального характера. Тем не менее отрицательный отбор на лояльность к человеку собак-парий «одичавшей» лайки, в условиях преследований сделала их отчуждённость от человека сильнее, чем у их диких родичей, приручающихся легче, нежели «одичавшие» лайки.

Обострение антропофобии у северных собак-парий, как и у диких пушных зверей, приурочено к товарному созреванию их меха. Но в онтогенезе лайки это происходит и в её ювенальный период, ибо ценится и мех щенков 2–3 месяцев, которых спасает их ранняя недоверчивость и негативная реакция на подзывы хозяев, не сулящие им ничего хорошего в эти периоды их жизни.

В связи с этим на родине лайки установились в её постнатальном онтогенезе периоды так называемого переломного поведения, в возрастах с двух до четырёх месяцев и с семи месяцев до года, когда она становится наиболее антропофобной, поскольку и шкурки её трёхмесячных щенков представляют товарную ценность.

Избежать встречи с собачником-живодёром легче тем щенкам, которые в первом «переломном» возрасте, совпадающим с началом смены молочных зубов и установлением доминирования в результате единоборств щенков: «всех со всеми» и всех против выявленных изгоев, «теряются», убегая «куда глаза глядят» от агрессии доминирующих сибсов и лихих хозяев. Способствует этому и летний сезон, изобилующий доступной пищей.

Вернувшись через полгода в «неприглядно-спасительном» виде, такие лайки уже не интересуют скорняков, и до линьки их вообще оставляют в «покое», а если и после неё они остаются в полувылинявшей псовине, сваленной в колтуны, то им суждено оставить и соответствующее потомство.

Поэтому круглый год наш Север «переполнен» «недовылинявшими» лайками, среди которых ни зимой, ни летом почти невозможно увидеть лайку, «одетую» по сезону.

Если второй и основной пик избегания контактов с человеком наступает у собак-парий и «одичавших» лаек в период созревания псовины, то летом они частично утрачивают и антропофобию, что местные женщины используют для вычёсывания у них линного пуха, идущего в пряжу. Это позволяет чесальщицам дать «своим» лайкам клички, хотя те избирательно доверяются таким «хозяйкам».

Если этих лаек под видом «лайкоидов» отстреливают доброхоты ветнадзора и ретивые охотоведы, командированные для оказания «на местах» «практической помощи», то такие «хозяйки» за них не заступаются, предоставляя им спасаться самим, что легче удаётся живущим на свободе. Но и с символической привязи лайки спасаются тем же способом, срываясь и разбегаясь при первых звуках выстрелов и визга подранков. Лишь убегание даже от силуэта отдельного человека, может спасти их от этой напасти.

Вид охотничьего ружья лайки уже давно знают на генетическом уровне, не нуждаясь для этого в личном опыте, и пассивно-оборонительная реакция у них достигает наибольшей силы на дистанции от человека в 40 его шагов, определяющих убойность мелкой картечи и нулевой дроби.

Это знание, закреплённое генетически, реализуется у них уже в возрасте 7–8 месяцев. Хотя таких знаний ещё недостаточно при охоте на них с карабином, но эта опасность не столь велика, ибо стреляют по ним без оптических прицелов и далеко не снайперы, а, как правило, пьяные отморозки.

«Зная» не хуже охотника убойную дистанцию выстрела в 40 шагов, собаки-парии Севера, следуя за человеком и собирая остатки его пищи, бдительно за ним наблюдают, не переходя этой черты, даже если он безоружен.