Кулак Аллаха

– Сейчас там готовят коктейли, – сказал он. – Я бы порекомендовал им что-нибудь покрепче. Я незамедлительно передам сообщение в Лэнгли.

– А в Лондоне подходит время для какао и бисквитов, – заметил Паксман. – Я сообщу в Сенчери-хаус. Пусть там разбираются.

Барбер уехал. Он отправил Биллу Стюарту надежно зашифрованную копию сообщения Иерихона, указав наивысшую – «космическую» – категорию срочности. Это значило, что где бы ни находился в тот момент Стюарт, шифровальщики разыщут его и вызовут к линии спецсвязи.

Паксман отправил такое же послание Стиву Лэнгу. Того разбудили среди ночи, ему пришлось оставить свою теплую постель и в промозглую погоду мчаться в Лондон.

После этого Паксману оставалось сделать еще одно дело. На четыре часа утра было предусмотрено «окно» для передачи инструкций Мартину. Паксман дождался нужного времени и отправил в Багдад короткое, но совершенно недвусмысленное указание. В нем Мартину приказывалось впредь до особого уведомления не появляться вблизи ни одного из шести тайников. Просто на всякий случай.

В ухаживании за фрейлейн Эдит Харденберг иорданский студент Карим медленно, но верно шел к своей цели. Теперь, когда они гуляли по улицам старой Вены, а под их ногами потрескивал лед на замерзших лужицах, она даже позволяла ему держать себя за руку. Фрейлейн Харденберг призналась себе, что ей приятно, когда ее держит за руку молодой мужчина.

На второй неделе января она купила билеты в «Бургтеатер» (заплатил за билеты Карим). В тот вечер ставили пьесу Гриллпарцера «Гигус и его перстень».

Фрейлейн Харденберг заранее с восторгом объяснила Кариму, что это пьеса о старом короле, у которого было несколько сыновей, и что трон должен был унаследовать тот, кому король завещает свой перстень. Карим следил за действием как завороженный и лишь время от времени заглядывал в текст пьесы.

В антракте Эдит с удовольствием перевела Кариму непонятные места в тексте. Позднее Ави Херцог признался Барзилаи, что смотреть этот спектакль было не многим интереснее, чем следить, как сохнет краска на стене.

– Ты – типичный обыватель, – сказал Барзилаи. – У тебя совершенно отсутствует тяга к культуре.

– Я здесь не для того, чтобы повышать свой культурный уровень, – проворчал Ави.

– Тогда работай.

В воскресенье Эдит как благочестивая католичка пошла на утреннюю мессу в церковь Вотивкирхе. Карим объяснил ей, что он, будучи мусульманином, не может сопровождать ее и подождет в кафе по другую сторону сквера.

Позднее, за кофе, который Карим намеренно сдобрил изрядной порцией шнапса, отчего постоянно бледные щеки Эдит слегка порозовели, он рассказал ей, что между исламом и христианством гораздо больше сходства, чем различий: и мусульмане и христиане поклоняются одному истинному Богу, и у тех и у других есть патриархи и пророки, святые книги и моральные заповеди. Эдит со страхом слушала Карима, но в то же время была поражена. Она боялась, что, слушая его крамольные речи, подвергает опасности свою бессмертную душу, однако с удивлением узнала, что ошибалась, считая, будто мусульмане поклоняются идолам.

– Я бы не прочь пообедать, – сказал Карим три дня спустя.

– Да, разумеется, но вы слишком много тратите на меня, – возразила Эдит.

Она с удивлением обнаружила, что ей нравится смотреть на молодое лицо Карима, в его добрые карие глаза. В то же время она постоянно предостерегала себя, что при их разнице в возрасте – целых десять лет! – просто смешно даже думать о чем-либо, кроме платонической дружбы.

– Но не в ресторане.

– Тогда где же?

– Эдит, а вы сами не можете приготовить обед? Вы ведь умеете готовить? Настоящий венский обед?

При одной мысли об этом Эдит покраснела. Если только она одна не отправлялась на концерт, то каждый вечер в крохотном отгороженном уголке своей квартирки, служившем и кухней и столовой, она готовила себе скромный ужин. Да, конечно, подумала Эдит, я умела готовить. Но это было так давно.

С другой стороны, возразила она себе, Карим столько раз водил ее в дорогие рестораны… к тому же он исключительно хорошо воспитан и обходителен. Конечно, нет ничего плохого в том, чтобы приготовить обед для Карима.

Сказать, что полученное в ночь с 12 на 13 января сообщение Иерихона вызвало в спецслужбах Лондона и Вашингтона оцепенение, значило бы явно недооценить ситуацию. Скорее в руководстве этих служб царила более или менее контролируемая паника.

Большое неудобство вызывал тот факт, что даже существование Иерихона было известно только очень узкому кругу посвященных, а о деталях операции не знал практически никто, кроме непосредственных участников. Принцип сведения числа осведомленных о любой операции к минимуму может показаться чрезмерной осторожностью или даже навязчивой идеей, но его целесообразность не раз подтверждалась на практике.

Все спецслужбы чувствуют свой долг перед работающим на них агентом, даже если по своим человеческим качествам этот агент – настоящий подонок. Ведь он подвергает себя немалому риску.