Кукольный венец

…а за много вёрст от светлого дома и яблоневых садов, по облитой закатной глазурью дороге рысила каурая кобылка. Всадник, сгорбившийся в седле, казался дремлющим — до того момента, как придорожная трава тихо всколыхнулась. Очень странно всколыхнулась: двумя полосами, которые на миг пролегли и сгладились в травяном море.

Лошадь повела мордой по ветру, встревоженно стригнула воздух ушами, но всадник не встрепенулся. Даже не выпрямился. Лишь чуть повернул голову.

Вглядевшись в заросли лебеды, вымахавшей в человеческий рост, он медленно протянул руку за спину.

Лебеда глухо, бесконечно злобно зарычала в ответ.

Лошадь понесла в тот самый миг, когда трава выплюнула две мохнатые тени. Лошадь понесла тогда, когда звери уже взвились в прыжке.

Лошадь понесла безнадёжно поздно…

…но это было далеко.

А здесь и сейчас — в доме смолк детский крик.

Вскоре трое всадников уже пустили коней галопом: по ниточке просёлочной дороги к ленте тракта, ползущей к горизонту, прочь от яблонь, шепчущихся вокруг мёртвого дома.

Он не оглядывался. Он смотрел в небо. И хоть разглядеть в вышине маленькую белую птичку не представлялось возможным — знал, что она там.

А затем птичка по имени Таша вернётся домой…

— Что ж, — он улыбнулся своим мыслям, — до встречи, девочка моя.

И новая игра началась.

Глава первая. Точка невозврата

Осколки звёздного света рассыпались по шёлку вечернего неба, обращая пастельно-розовую кромку у горизонта пронзительной синевой. Ветер катил по лугам малахитовые волны высоких трав, а над лугами парила ланден: небольшая и быстрая птица, похожая на белую ласточку, только перья с золотистыми кончиками — словно в солнечный свет обмакнули.

Ветер в крыльях… и земля кажется далёкой и неважной: будто нет её, будто есть лишь спокойная, бескрайняя высь…

Близость к грани Таша ощутила безошибочно. Грани, когда птица в голове готова взять верх над человеком. Главная, проклятая, извечная проблема любого оборотня.

Настала пора возвращаться.

Родная деревня сияла во тьме разноцветьем светящихся окон; сложив крылья, Таша устремилась вниз, к игрушечным кубикам домов, неровным овалом разбросанных вокруг центральной площади. Поймала ветер у шпиля водонапорной башни, вновь взмыла над черепичными крышами, устремившись к деревенской околице, — и скоро под крыльями уже шелестели яблоневые сады.

Она знала, что мама и Лив ждут на террасе, пока остывает свежезаваренный чай. Ждут, когда Таша тоже сядет за стол, чтобы взять свою чашку. А потом они будут есть сладости, болтать и смеяться, пока не станет совсем темно; и тогда уйдут в дом, все трое, и Лив захочет сыграть в прятки или другую игру, и Таша будет носиться за сестрой по дому, пока мама, шутливо ругаясь, не погонит их спать. Как обычно.

Но когда она подлетела к дому, на террасе никого не было.

Как и света в окнах, — несмотря на поздний час.

Таша ещё не поняла, что это значит. Поняла лишь, что ничего хорошего это значить не могло. Встревожившись, стремительно облетела дом; спикировав в открытое окно гостиной, приземлилась на пол.

Три удара сердца…

Ещё мгновение худенькая светловолосая девушка сидела у камина. Опустив голову, нахохлившись, как большая птица.

Но когда Таша поднялась с пола, двигалась она с грацией большой кошки.

— Мама? — её зрачки расширились, вбирая малейшие проблески света в тёмной комнате; слух напрягся, силясь расслышать хоть что-то в завораживающей ужасом тишине. — Лив?

Почему никого нет? Только эта тишина и… запах?

Сладкий, тёплый, тошнотворный…

Таша выскочила в прихожую. Осознав, что кровью тянет из-под приоткрытой двери в детскую, бесшумно приблизилась: наконец услышав мерные хрипящие отзвуки, с которыми кто-то пытался дышать.

Пока она медленно, медленно тянула дверь на себя, — сердце колотило, казалось, прямо по ледяной спине.

Открывать дверь не хотелось. Хотелось бежать, бежать прочь из дома, не видеть того, что скрывает тёмная тишина, — а потом вернуться и найти маму с Лив на террасе, и понять, что в окнах светло, и осознать, что всё это лишь привиделось, всё это… но Таша не побежала. И когда увидела, что ждало её за дверью, бешеный стук крови в висках внезапно затих.

Ведь наяву этого точно быть не могло.

Чёрная волчица лежала меж двух постелей под полупрозрачными пологами. Светлый ковёр впитал кровь, окрасившись багровым; и в этой кремовой комнате с резной кукольной мебелью кровь казалась такой неуместной, такой странной, такой…

Таша сама не заметила, как оказалась рядом. Присела на корточки. С недоверчивым, отрицающим недоумением коснулась кончиками пальцев жёсткой слипшейся шерсти. Движения и мысли были заторможенными, вязкими: впрочем, как и положено во сне.

Забавный всё-таки сон. Правдоподобный — до невероятия.

Невероятный, жуткий, страшный…

— Мам!

Глаза волчицы приоткрылись, блеснув блеклыми вишнями.

И мир поплыл, расползся, уступил место чужим воспоминаниям о…

— Может, всё-таки её…

— Нет. Ей и без того не выкарабкаться.