Кукла в бидоне

Игорь любил компанию, разговоры над рюмкой, особенно на темы искусства, считая себя в них специалистом, но в такой вечер, пожалуй, было даже и лучше, что Алексей не приехал. Да что он вообще из себя представляет? Шофер, да и только, сроду книги не прочел ни одной. Примитивный человек, без тонкости. Кто придумал загримироваться под узбеков, и кто это сделал, и как сделал? Как положил коричневый тон, как черным дал морщины, как приклеил Алексею бородку, оставшуюся у него с тех пор, когда они собирались ставить в драмкружке «На дне» и его пробовали на роль Луки. Пьесу так и не поставили, вместо нее сыграли «Мещан», а бородка так и осталась. Посмотрел бы Петр Николаевич и ребята из драмкружка, они бы поняли, кого потеряли, какого таланта лишились, выставив его за пьянство. Пьянство… Им только ярлык привесить… Подумаешь, выпил разок—другой перед репетицией. Ни скандалов, ни драки, тихо-мирно…

Но то все было вчера.

А сейчас, в скупом свете октябрьского утра, в тяжкой тошнотворней дрожи похмелья, жизнь казалась невозможной.

Нет, лежать было хуже. Игорь снова встал с тахты, нащупал ногами старые шлепанцы и подошел к зеркалу. На него хмуро глянул незнакомый парень с припухшими веками, темными кругами под ввалившимися глазами и пересохшими, в мелких трещинках губами. Игорь прижался лбом к холодной гладкости зеркала и почувствовал такую острую жалость к этому человеку, такому знакомому и в то же время совсем незнакомому…

Если бы только можно было повернуть время назад, совсем на немного (неужели это невозможно?) и снова оказаться беззаботным Игорьком Аникиным, автослесарем, участником драмкружка, наконец, Нилом… Господи, если бы он только тогда знал… Пятьсот рублей, будь они прокляты! Вон они, под тахтой спрятаны. Копейки оттуда не взял, боялся притронуться.

Тогда, согласившись пойти с Алексеем, он мысленно составил себе список вещей, которые купит: нейлоновую куртку, туфли и обязательно хороший магнитофон — «Комету», наверное. Но потом, когда у него оказалась пачка двадцатипятирублевок, он тут же спрятал их под тахтой и так и не дотронулся до денег. Ему казалось, что, пока он не истратил их, все это было как бы несерьезно; полупреступление, полушутка, полуигра.

Он понял, что боится, когда поймал себя на том, что прислушивается к шагам в коридоре. Казалось бы, шаги и шаги, — слава богу, в доме у них коридорная система, и чего-чего, а шагов хватает. Но против воли его воображение обгоняло звук шагов, заставляло их замирать около двери его комнатки.

А потом послышится стук в дверь:

«Вы Аникин Игорь Васильевич?»

«Я», — прошепчет он, не смея взглянуть в холодные, безжалостные глаза людей, пришедших за ним, за Игорьком, за обыкновенным хорошим парнем, за автослесарем (не глядя ходовую часть «Волги» разбросает и соберет. Проверьте, если не верите…).

«Где вы были вечером восемнадцатого октября?»-сухо спросят люди, и Игорь поймет, что все кончено. Проклятое восемнадцатое! Хоть бы не было вообще в календарях этого числа. Семнадцатое, а потом сразу девятнадцатое.

Вдруг какая-то неясная мысль, тлевшая в глубинах его подсознания эти последние дни, с хрустом и скрежетом, словно расталкивая другие мысли, пробилась на поверхность. Взять эти деньги и самому явиться с повинной. Он же, черт возьми, не истратил из них ни копейки. Он же никогда раньше не привлекался, судимостей у него нет. Они же поймут. Он и согласился-то пойти с Алексеем только потому, что интересно было: сумеют они сыграть роль простоватых узбеков? Они обязательно поймут. Ну дадут что-нибудь условно, но не будет липкого, вязкого страха, не надо будет прислушиваться к шагам, цепенеть и ужасаться гулкого стука собственного сердца…

В дверь постучали, и тут же, не дожидаясь ответа, в комнату ввалился Алексей.

«Ему что, — подумал Игорь со смесью острой неприязни и невольной зависти, — он не мучается. Вон мурло какое нажрал. Спокоен, как черт, глазом не моргнет. Не первый раз, наверное».

— Ну, как ты тут, Нил? — не то насмешливо, не то участливо спросил Алексей. — Ишь ты, надымил, задохнуться можно.

Он подошел к окну и распахнул форточку.

Игорь вяло пожал плечами. Мысль о том, что они поймут его и простят, если он сам пойдет туда, в присутствии Алексея вдруг съежилась и поблекла, начала казаться детской и стыдной.

— Так как ты? — Алексей, прищурившись, внимательно смотрел на товарища.

— Так себе…

— Дрожишь?

Игорь поднял глаза и быстро, украдкой взглянул на Алексея: не смеется ли? Но Алексей не смеялся, лицо его было серьезно и задумчиво, и что-то в Игоре потянулось навстречу этому человеку. Уж этот-то точно доймет, сам, наверное, пережил такое же.