Мы вернулись к двери, которая вела в комнату с душем. Рядом с ней находилась другая, поменьше, не замеченная мною в первый раз, когда мы шли сюда. Бат набрала код для открытия, и вскоре мы поднималась по ступеням. Через два пролета лестница уперлась в светлую, массивную дверь. Бат снова набрала код на панели. Железная створка отъехала в сторону, прячась в стене, и в проем хлынул влажный, холодный воздух. Сильно запахло солью, чем-то терпким и насыщенным, возможно водорослями. Мы поднялись так высоко над землей, что теперь находились под самой крышей, на открытой площадке, огороженной высокими перилами.
Гулкий стук дождя по крыше отзывался в ушах вдохновляющей музыкой. Я испытывала одновременный страх и восторг. Первое — из-за прошлого, которое никогда раньше не приоткрывалось мне, второе — из-за грозной красоты окружающей нас.
Наверное, что-то общее между нами с Бат действительно существовало. Например, своеобразное понятие красоты.
Небо полыхало разноцветными огнями: лиловыми, розовыми, желтыми и оранжево-красными. Вспышки молний разрезали его извилистыми линиями, озаряя сумерки ослепляющее белым светом. Над поселком охотников висела едва заметная голубоватая дымка, которая тонула в волнах поднявшейся линии прибоя. Видимо, прилив в этих местах действительно был очень высоким.
Всего в паре метров под нами, разбиваясь о сваи и стены домов черными волнами, бурлила вода. Она пенилась, рассыпалась брызгами и вся светилась тысячами крошечных красных огоньков, мерцающих в ее глубинах рубиновыми звездочками. Впереди, там, где небо сталкивалось с водой, прямо на горизонте пылал огненный Сана. Огромный спутник планеты заслонял собой небо и выглядел настолько величественным, что я невольно попятилась назад. Отражаясь в океане, Сана расплескивался оранжево-желтой рекой расплавленного золота и, оседая на дне, превращался в миллионы сверкающих звезд, таких же, как те, что манили под нашими ногами в черной воде. Весь океан, сколько хватало глаз, светился мириадами огоньков, являя собой незабываемое зрелище.
Шум прибоя, вой ветра, брызги, оставляющие на лице мокрые разводы, воздух, напоенный яростью и свежестью — сокрушающая энергия жизни, наполняющая восторгом и ужасом. Волны все сильнее накатывали на сваи и с яростью обрушивались на стены домов.
— Это и есть шторм? — Выкрикнула я Бат.
Та рассмеялась:
— Что ты! Так, небольшое волнение. Здесь безопасно, просто шумно. Тебе нравиться?
— Очень! — громко ответила я. Бат поманила меня назад, к стене. Я приблизилась, и шум непонятным образом стих, словно приглушенный чем-то.
— У нас есть кое-какое оборудование, — она показала мне на скамейку, стоявшую у стены, — присядем?
Я послушно кивнула. Едва мы сели, как я почувствовала, что не только шум, но и ветер уменьшились, а брызги воды больше не долетают до лица.
— Как это действует?
— Ограничитель? — Бат нахмурилась. — Совершенно неважно. Послушай, я понимаю, твои друзья мне не доверяют, как и ты. Это разумно. Надеюсь, с твоей помощью, мы разберемся кое в чем.
— Что это «кое-что»? — спросила я, мгновенно насторожившись. На меня словно плеснули холодной воды. Как вообще я позволила ей увлечь себя пустым разговором?
Бат едва заметно нахмурилась. Она вообще хорошо соображала. Думаю, Бат была из породы тех людей, которых не интересует чужое мнение и не останавливают протесты. Такие, как она, всегда идут напролом и добиваются своего:
— Тебе испугали мои слова? — Дружелюбно спросила Бат и торопливо добавила, пытаясь снять возникшее недоверие. — Сложно объяснять то, в чем сам до конца не уверен. Сначала необходимо проверить, что мы не ошиблись. Проблема в том, что ты ничего не знаешь о себе в прошлом, а мы только предполагаем. Вот так вот, скверное положение дел и минимум времени, чтобы все выяснить. Поэтому мы и должны поговорить прямо сейчас.
Бат замолчала и посмотрела на меня. Ее расширенные зрачки завораживали кипящей в них энергией, словно она все знала обо мне. Это были глаза человека, столь много познавшего и вместившего, что он находился на тонкой грани между безумием и гением всепонимания.
Она жаждала моего доверия, потому что хотела от меня чего-то. Еще одна…
Бат отвернулась к океану и мягко заговорила. Оказывается, ее голос мог звучать и так; певуче, увлекательно: