Кукла госпожи Барк

Голова Эвелины Барк в бессилии снова упала на подушку. Бросившись к аптечке, я схватил пузырек из левого уголка, накапал в стакан, долил воды и поднес стакан к губам госпожи Барк. Она жадно выпила. Несколько секунд голова ее неподвижно покоилась на подушке, затем она чуть приподнялась и, пытаясь лечь удобнее, полуобхватила меня за талию. При этом движении голова ее очутилась у меня на плече. Ее все еще бледное, но уже начинавшее оживать лицо, алые губы и большие, сверкающие глаза были возле меня. Я хотел приподняться, как вдруг портьеры распахнулись и в дверях показалась застывшая от изумления Зося.

Губы девушки сжались, лицо вспыхнуло, она резко повернула назад.

- О-о, как это хорошо, что вы пришли, Зося, - слабым голосом сказала мистрис Барк, - мне стало плохо, и господин полковник помог мне… Благодарю вас, - томно сказала она, отодвигаясь. - А теперь, мой дорогой, - нежно проговорила она, - я не могу задерживать вас. Зося дома, она поможет мне принять ванну и лечь в постель. Буду очень рада снова видеть вас у себя. Зося, проводите господина полковника.

В сопровождении девушки я пошел к выходу. Сойдя с лестницы, я остановился. Зося сухим, недобрым взглядом в упор смотрела на меня.

- Зося! - беря ее за руку, сказал я. - Мне надо объясниться… Мне кажется…

Девушка с силою вырвала свою руку и, резко повернувшись, бросилась бегом по лестнице назад.

Мне показалось, что плечи ее задрожали.

Я молча вышел.

Уже на улице я заметил, что что-то сжимаю в левой руке. Я остановился, разжал кулак и с удивлением увидел маленький пузырек, из которого капал госпоже Барк успокоительно действующие на сердце капли нитроглицерина.

Но что за черт!.. На этикетке, наклеенной на пузырьке, по-латыни и по-персидски было четко написано: «Ушные капли, по 3 - 5 капель в ухо».

Ушные капли!.. По 3 - 5 капель в ухо… Так вот оно что, значит, я впопыхах вместо нитроглицерина накапал разведчице безобидные ушные капли.

Я рассмеялся так громко, что шедшая навстречу персиянка поспешно перешла на другую сторону улицы.

«Но какая комедиантка! Как ловко разыграла она сцену обольщения! Бедная Зося!» - подумал я, вспомнив гневные, полные презрения глаза девушки и ее трясущиеся от рыдания плечи.

Я не очень верил в обещание хакима Аббаса. Дни проходили, а его не было.

- Жулик, - делая пренебрежительную гримасу, убежденно сказал Сеоев. - Ведь он какой человек? Нетрудящийся, обманывает народ, все равно как мулла! Если бы он рабочим был, другое дело, а это так… шалтай-болтай… - махнув рукой, закончил осетин.

Признаюсь, в душе я уже сам решил, что мой «лекарь» давно откочевал в другую часть Тегерана, посмеиваясь над доверчивостью русского.

- А я верю в искренность этого бедняги, - сказал генерал, когда я как-то обронил фразу об Аббасе. - Мало ли что может помешать ему встретиться с вами! В простом народе сильна тяга к нашей правде. Меня научила этому гражданская война.

- Мало ли что было! Та эпоха отошла.

- Нет! Нет, она и не отошла и не стала историей.

Когда я спускался по лестнице, меня нагнал Сеоев.

- Товарищ полковник, а ведь Аббас пришел. Выходит, ошибся я! - сокрушенно сказал он.

Удрученное лицо сержанта рассмешило меня.

- Оба мы ошиблись, дорогой Сеоев. Где он?

- В саду.

- Спасибо, что пришли! Я уже перестал надеяться, почтенный Аббас, - сказал я.

- Не мог, сагиб. Боялся… И сейчас боюсь, но если сказал приду, то должен прийти. Здесь можно разговаривать или нужно уйти в дом?

- Можно! Идемте только в беседку. - И мы вошли в самую гущу сада, окруженную кустами распустившихся цветов.

- Сагиб, мой больной еще не встал, - сказал Аббас, - но ему уже значительно лучше. - Аббас оглянулся и тихо зашептал: - Краузе-ага исчез. Как говорит Худадат, его схватили русские.

- Почему же русские?

- А он воевал против них, да и Худадат тоже получил от вас пулю. Не дай бог, чтобы кто-нибудь из наших друзей получил такой подарок, как этот худадат! Если б не я, давно бы отняли руку.

- Конечно, конечно! Я верю в ваше искусство, почтенный хаким, но при чем же здесь Краузе?

- Он теперь не Краузе. Его зовут, - тут Аббас вытащил из кармашка брюк бумажку и медленно прочел: - «Стив Норман»… Он теперь вроде музыканта.

- Стив Норман? Музыкант? - перебил я.

- Командует оркестром в американском шерабхане[29], но это пустяк, это сделано для того, чтобы все забыли, что он был Краузе…

- Понимаю, дорогой хаким. И куда же скрылся этот музыкант?

Аббас посмотрел на меня, засмеялся и махнул рукой.

- Ага! Это я вас мог бы спросить об этом, но по мне, пусть все такие люди, как этот Краузе, сгорят и погибнут… Мне до них нет дела. Я обещал вам в память своего отца и деда, я это сделал, и мы - квиты, а теперь, дорогой сагиб, я уйду. Я боюсь всего: и полиции, и инглизов, и американи, и наших жандармов… И не сердитесь на меня, если я где-нибудь на улице или базаре при встрече не узнаю или обойду вас… Я всего боюсь, ага.

Он поспешно встал, я едва успел пожать ему руку, как бедный хаким быстро направился к воротам и исчез за ними.