– А мы, – сказал Ждан Юдинков, целуя полу одежды Кудеяра, – твои вечные холопы, твои дети верные; как прежде с тобой неразлучно ездили, так и теперь поедем близ твоего стремени.
– Служите верно светлейшему хану, – сказал Кудеяр, – и получите большие милости.
Он приказал угостить разбойников, но сам не садился с ними.
– Горд, – заметил Окул, – важным человеком сделался у хана!
– Нет, он милостив! – сказал Василий Юдинков.
Прибыл хан. Он заблагорассудил разбить себе на Злынском поле шатер и намеревался отдохнуть один день после продолжительного беспрерывного пути. Кудеяр привел к нему русских беглецов. Они целовали руки хана. Урман не утерпел и заплакал: национальное чувство, задушенное в молодости, воскресло при виде государя того племени, к которому принадлежал Урман, государя, говорившего языком, слыханным Урманом в детстве от отца и матери.
– Светлейший хан, – сказал Урман, – я твой прирожденный человек; и эти люди – он указал на новокрещенов – все это, как и я, твои люди; все мы прирожденные татары, нас неволею повернули на москвитинов. Ты наш настоящий государь. Все мы хотим тебе служить навек!
Новокрещены клялись в верности хану. Окул и Юдинков молчали, не понимая по-татарски.
– Я рад, – сказал хан, – что наши пришли к нам. Вы – дети мои, я – ваш отец. Московский мучитель набрал вас в мусульманских царствах и насильно отвратил от правой нашей веры. Много вас таких. За вас и за них иду я мстить ему, и вы за себя отомщайте. Послужите мне, так будете у меня ближними людьми. Вот Кудеяр вам скажет, как я умею благодарить и награждать услугу. Кудеяр сделал мне добро, и теперь важный человек в нашем юрте.
При помощи русских изменников, взявшихся быть вожами, хан с ордою перешел Оку на Быстром броде, перешел Жиздру в том месте, где когда-то разбойники ушли от калужан, наконец, перешел Угру и повернул к востоку. Татары шли неутомимо, не встречали нигде от русских сопротивления; в этом крае русской рати не было; царь, услышав чрез станичников, что ногаи стали появляться в украинных землях и за ними хочет быть сам хан, собрал наскоро рать; она стояла под Серпуховом, ожидая татар по дороге к этому городу.
Татары не брали городов, чтоб не тратить времени, и мало разоряли край; они оставляли это дело ногаям, а только, проходя через селения, сожигали их, означая тем свою победу. Уже до Москвы оставалось не более семидесяти верст. Окул исчез: его стала мучить совесть, что он служит бусурманину на христиан; он убежал, пробираясь лесами, в Литву.
Кудеяр призвал к себе новокрещенов, передавшихся к хану с Урманом, а с ними Урмана, и сказал:
– Вот вы почуяли, что вы не русские, а татары. Противно вам стало, что вы служили чужому государю, московскому, прирожденному заклятому ворогу всего вашего татарского племени. Вы увидели вашего истинного праведного государя татарского, и сердце ваше затрепетало. Сослужите же ему великую службу. Наш государь наградит вас, и вы будете у него как первые мурзы. Служба вам будет нелегкая, зато и милость немалая. Ступайте в Москву: все вы по-русски умеете, и вас признают за русских; теперь же всякого народа много туда бежит. Как мы придем к Москве и увидите наших людей и лошадей – зажгите Москву в разных местах. Вот вам деньги, чтобы обойтись там. Ступайте, хан велит.
Они получили деньги и уехали.
Потом призвал Кудеяр Юдинковых и сказал:
– Вы мои верные, любезные дети. Нет у меня людей на свете вас милее, вы нарекли меня своим батьком; я вам поручу такое важное дело, которого другим поручить побоюсь. Ступайте в Москву, а как мы подойдем к ней, зажгите ее в двух местах. Смотрите, не попадайтесь, а то мне без вас тяжело будет.
– Зачем попадаться, – сказал Ждан, – на то идем, чтоб дело сделать, а не попадаться.
– Да никому, никому не говорите! – сказал Кудеяр.
Орда сделала к следующему дню тридцать верст. Кудеяр призвал Лихарева и Русина.
– Братцы! – сказал он, – все ваши утекли куда-то, вы одни остались. На вас надежда вся. Хотите или не хотите служить хану? Мы вас не держим. Не хотите – уходите, как сделали вожи наши. А хотите служить хану – учините нужное дело.
– Куда нам идти! – сказал Русин. – Ништо к Ивану, чтоб шкуру содрал? Нет, оно больно.
– Все можем сделать, – сказал Лихарев, – что хан прикажет. Хоть жар-птицу достать велит, так и ту поедем доставать!
– Не доставать жар-птицу, а пустить ее посылает вас хан, – сказал Кудеяр. – Ступайте в Москву, и, как мы подойдем к ней с ордою, вы зажгите ее в двух местах.
– В двух? – сказал Лихарев. – Я один в десяти местах зажгу. Всю сожжем дотла: коли Лихаря на то пошлют, так уж Москве целой не быть.
– А то… – промямлил Русин. Он целовал полу Кудеяровой одежды.
– Таково дело важное сделаем, – продолжал он, – твоя милость не оставь нас, чтоб светлейший хан пожаловал нам поместьишко у себя, в Крыму.
– Делайте ваше дело, – сказал Кудеяр, – а нагорода вам будет.
– Что нагорода? – сказал Лихарев. – Лихарь ради одной славы черт знает чего наделает.