Куда ведут осенние туманы (СИ)

  Сёмка проснулся средь ночи, будто его за уши ущипнули. Он вскинулся: ну, сейчас кто-то из братцев получит за озорство! Однако младшие сопели в глубоком сне.

  Сёмка мягко, точно зверь, спрыгнул с полатей, выскользнул из избы с её тяжёлым дремотным духом и запахами квашни. В сенях увернулся от веников и мётел, овчин, висевших на верёвке, отпер и толкнул тяжёлую дверь. Она почему-то не взвизгнула запорами, открылась легко, настежь.

  Крыльцо блестело росой, а во дворе гулял туман. Он сразу прильнул к Сёмкиным щекам стылой моросью.

  Ни одна из собак не только голоса не подала, но даже цепью не загремела. В хлеву было тихо. А вот ворота – открыты.

  С Сёмки сразу осыпалась сонная одурь. Либо воры по хозяйское добро явились, либо разбойные люди где-то затаились, спрятались от погони. Всё равно, как будут уходить, что-нибудь хозяйское прихватят. А то и всех, кто на дворе, порешат, как было в Лутково, дальнем селе.

  Сёмка уж было рот открыл тревогу кликнуть, соседей поднять. Но потом в сердце заворочался червячок бахвальства: а зачем кричать? Можно и самому татей разогнать. Он ведь парень росту громадного, силы немереной, против него все боятся на Масленой стенкой пойти. Так и кричат: пусть Сёмка ваш выйдет из стенки, силы должны быть равными. И вправду, в драке Сёмка был словно бесноватый.

  Он протянул руку и вытащил из скобы тяжёлые и острые вилы, сошёл с крыльца и ступил на смесь опилок и песка, которую ребятня по указанию отца разбросала около дома. Сёмка наколол палец на щепку, но даже не вздрогнул: он с детства умел презирать боль, не боялся крови и вообще был как булыжник у реки – его бей-колоти, а отклика не дождёшься. Батюшка раза три за озорство спускал ему шкуру вожжами, так Сёмка, весь белый, с закушенными губами, ни звука не проронил.

  С волчьей ловкостью и гибкостью он побежал к воротам, перепрыгивая через чурбаны и другие помехи.

  Туман стелился по дороге, прикрывал пушистыми ладонями окна домов, заслонял калитки.

  Сёмка остановился: ну и сглупил он только что, несмотря на батюшкину науку про осторожность и охрану! Вместо того, чтобы обойти подворье, заглянуть в каждый закуток, помчался на улицу.

  Однако его сердце нагрелось, как камень-голыш на солнце, стало стучать в грудь: «Дальше! Дальше!» И ничего с этим зовом было нельзя сделать. Сёмка побежал туда, куда его неудержимо тянуло. Но вилы не бросил, хотя они мешали пробираться меж едва опушившихся деревьев в рощице.

  Внезапно сердце остыло, и из тела ушла странная прыть.

  Сёмка остановился в полях, покрытых нежно-зелёными всходами озимых, которые копьецами протыкали туманное покрывало.

  А посредь ближнего надела стояла невысокая девка. Если, к примеру, Сёмка её обнимет, так как раз под мышкой у него уместится. Её светлые волосы отливали голубизной утреннего неба или реки, спускались тяжёлой косой аж до колена.

  Ах, она простоволосая, значит, не замужем. А коли не замужем, так отчего же Сёмке не заговорить с нею? Обычно, если парни и девки не росли вместе, их знакомила только родня. Без этого даже простые разговоры считались соромными и не велись, дабы не испортить мнение о скромности девки.

  Но здесь и сейчас нет никаких свидетелей, кроме светлеющего неба, земли да бесконечных полей нет. Эх, была не была, Сёмка спросит, как звать-величать эту девку.

  Он, видать, совсем в этот миг с ума сошёл, потому что в голову полезли странные и прилипчивые мысли: Сёмка её уже от себя не отпустит. Подхватит на руки и, как бы ни отбивалась, на родительский двор принесёт: «Вот, батюшка-матушка, моя судьба! Прошу благословить!» А потом на руках же доставит к тестям, где бы они ни жили, хоть за морем-окияном. Дальше – как судьба распорядится. Но и с нею потягаться можно. За свою-то любовь, за девку, к которой привёл его ночной туман!

  Пока Сёмка плутал в своих сладких мечтах, небо выцвело до нежной голубизны и розовым заревом возвестило солнечный восход.

  А девка присела и стала гладить землю с всходами. Из-под её узкой и белой руки поднимались синие звёздочки васильков, распускались солнышки вьюнков.

  Сёмка разглядел, что на ней самая дешёвая, почти без узоров панёва, рубашка грубого небелёного полотна, а ленты старые и блёклые. Видно, ещё от бабки остались. И в Сёмкиной простоватой голове взыграла хитроватая мысль: бедна невестушка-то, стало быть, родня чваниться не станет!

  Туман сполз с земли, стёкся волнами к девкиному подолу, так что казалась она плывущей на облаке. Развеселилась красавица, стянула с головы старенькую ленту и закружилась с ней. Шалун-ветер вырвал ленту и погнал над полем. От неё на всходы упала тень, во много раз больше выцветшей тряпицы. И там, где проносилась тень, начинали играть красками полевые цветы.

  Долго ли свежий ветер забавлялся лентой, ни Сёмка, ни девка не заметили. Он зачарованно смотрел на красавицу, а она, будто во сне, не видела парня. Теперь её волосы загорелись золотом, а белые ручки оказались загорелыми дочерна, как у всех, кто работал в поле.