Куда ведет Нептун

Или о голубях. Право, самому хочется заложить пальцы в рот и свистануть — так свистануть, чтобы весь Котлин услышал!

— Выйду в отставку, ей-богу, опять голубятню заведу.

— Это ж не скоро будет.

— Не скоро, — соглашается Прончищев.

— Пожалуй, адмиралом тогда станете.

— Ты хватил, братец. Ну хоть капитаном 1 ранга. Прикреплю к шесту гюйс. «Равнение на гюйс!»

— А если кто из голубей ослушается?

Прончищев непреклонен:

— В клетку. На хлеб и воду.

Лоренц покатывается со смеху:

— Ваша светлость, так им же другого и не надо!

— Вот дурья башка!

Вскоре Лоренц по ходатайству Прончищева был зачислен в младший класс штюрманской школы.

Окончательно Лоренц влюбился в Прончищева, когда узнал: мичман тоже о плавании мечтает. И не куда-нибудь (он уже во многих местах был), а на север, в Ледовитое море, сыскать землю под названием Таймыр.

Говоря о Таймыре, мичман был серьезен, синие глаза его туманились.

ПЕРВЫЙ ЗАБАВЩИК

Под какими только флагами не приходили в купеческую гавань Котлина иностранные суда. Рашид бегал сюда едва ли не каждый день. Обладая цепкой памятью, он вскоре знал многие английские, датские, голландские слова.

По пути в Санкт-Петербург «купцы» обязательно заходили в Котлинскую гавань. Если осадка судна превышала восемь футов, то лишний груз предстояло выгрузить на острове. В противном случае корабли не могли войти в Неву. Для разгрузки заморским суднам всегда требовались лишние люди.

Рашид на своих кривоватых, крепких ногах ловко сновал по трапу, неся на загорбке то тюк душистого кофе, то плотно скатанный рулон английской шерсти, то коробки с китайским чаем, то корзины с апельсинами и лимонами, тмином или цикорием. В облаке этих ароматных запахов являлся домой. Прончищев сразу догадывался, чем занимался вестовой в свободные свои часы.

— Кофе разгружал?

Рашид сознавался:

— Маленько. Вот кулек. Голландец подарил.

По утрам вестовой приносил Василию чашечку кофе — «напиток в забаву прихотливым», как говорили тогда.

Рашид скорее не копил заработанные монеты, а коллекционировал их — такие они были разные и необычные. Придет время, прикидывал Рашид, куплю барину к свадьбе подарок. Например, английский градшток. Или компасные часы. А останутся денежки — гишпанские бусы для невесты.

Вот с невестой, правда, были нелады.

Василий Васильевич перестал ездить в Санкт-Петербург, не писал, как раньше, Татьяне Кондыревой.

«Получил отказ», — огорчался вестовой. Он хорошо помнил эту девчонку, Венеру-Фанеру. Надо же, какая стала гордая!

А мичман горевал. Это по всему было видно. Запрещал Рашиду вспоминать о Тане, произносить ее имя.

Рашид жалел барина, пытался угадать малейшее его желание. Василий Васильевич едва помнет в пальцах сигарку, Рашид стучит огнивом об осколок кремня. Щи всегда наваристы — барин щи любит! Гречневая каша пыхтит в котелке — живая каша, и все.

Из всех друзей Прончищева более всего приглянулся Рашиду Челюскин. У, рыжий! А ручищи — ой-ей-ей. Не дай бог, прихватит — ведмедь.

Рашид и ему зажженный фитилек к сигаре поднесет, и воды в тазике подаст помыться, и платье вычистит…

— Вестовой тебе достался, Василий. Такой… только вести добрые должен приносить.

— С детства растил. В детских моих играх был первый забавщик.

«Забавщиком» и прозвал Челюскин вестового.

Прончищев только дома такой веселый. В школе — строг, аки зверь. Рашид видел, как слушают его ученики. Бровью поведет — глазами поедают. Ну, уж мичман их допекает: «А как в море на якорь стать?» Рашид усвоил — смотря по течению. Ежели течение, скажем, ост и вест, то и якоря ставь ост и вест. Вот так.

Иногда барин задерживается. Рашид несет в школу обед.

— До вечера свободен. Иди.

Не только в гавань — еще путь проторил на острове вестовой. К боцмановой дочери — Катюшке.

Катюшка радости не скрывает:

— Рашид Махметыч, милости просим.

— Уж простите, Катюшка, что не звано.

— Что нам званые, лишь бы жданые.

На столе самовар, теплые калачи.

Хороша жизнь на Котлине!

Рашид вприкуску прихлебывает чаек.

— А как вы полагаете, Катюшка, — спрашивает Рашид, — как на двух якорях стать кораблю на море?

— Нам это неведомо.

Девушка игриво интересуется:

— А каково же течение?

— Наше течение бурное. Нет ему укороту.

— Что вы такое говорите, Рашид Махметыч? Не утонуть бы.

— С ручками и ножками?

— И с головкой.

Хохочут.

— Барин ваш тоже весельчак?

— Мичман, — неопределенно говорит Рашид.

— Мичмана разве не бывают веселые?

— Печаль у него.

— Какая?

— Была у него одна девица, наша, калуцкая. Любовь у них была. Теперь — молчок.

— Другой полюбился?

— То нам не ведомо. Мается Василий Васильевич.

— Хороша ли барышня?

— Хороша. Против не скажу. Я ее сызмальства знаю. Талант ей даден. Рисует.

О каменный мол тяжко и гулко наваливается море. Оно просится в гавань.

Рашид вздыхает:

— Неверные вы, девицы…

— Вам что жаловаться?

— Я не за себя. За мужеский род.

— А мужеский род — так ли он верен?

— Смотря по течению.

Катюшке нравится намеками и полунамеками вести разговор о сердечных влечениях. Ей обидно за мичмана, у которого любовная печаль.

— Барышня-то богатая?

— В том и дело. Деревень не счесть.

— А у барина?