Куда она ушла

Но самое главное – игра улучшала ее настроение. Она знала, чем заниматься каждый день. И говорила она уже не так монотонно, а как прежняя Мия, по крайней мере, когда речь заходила о музыке. График процедур в реабилитационном центре тоже изменили, чтобы она могла как можно больше репетировать.

– Мы в целом не знаем, каким образом музыка оказывает целительное воздействие на мозг, – сказал мне однажды один из ее неврологов, когда Мия играла в общем зале для остальных пациентов. – Но ведь так и есть. Ты только посмотри на нее.

Через четыре недели Мия выписалась из реабилитационного центра, на две недели раньше запланированного срока. К этому времени она уже могла ходить с тростью, открывать банки с арахисовым маслом и офигенно исполнять Бетховена.

Я все-таки запомнил кое-что из той статьи, «Двадцать моложе двадцати», которую прислала мне Лиз. Там не то чтобы намекалось, а прямо утверждалось, что «божественная» игра Мии связана с ее «трагедией». Помню, как это вывело меня из себя. Я почему-то счел это оскорбительным. Как будто ее талант можно списать лишь на какие-то сверхъестественные силы. Интересно, они что, воображают, будто погибшие родственники Мии входят в ее тело и играют ее пальцами свою музыку поднебесья?

Хотя, вообще-то, в случившемся действительно было что-то не от мира сего. Я это знаю, потому что я там присутствовал. Я стал свидетелем, как Мия превратилась из талантливой девочки в нечто уже совершенно иное. За эти пять месяцев произошло какое-то магическое и фантастическое преображение. Так что да, это даже связано с ее «трагедией», но Мия для этого немало пахала. Как и всегда.

Она уехала в Джулиард после Дня труда[8]. Я отвез ее в аэропорт. Мия поцеловала меня на прощанье. Сказала, что любит меня больше жизни. А потом ушла.

И уже не вернулась.

4

Смычок состарился —

его пора менять,

Да в общем, как и нас с тобой.

Так почему же отсрочили казнь?

Хочется уши прикрыть

от шума оваций.

«Пыль»

«Косвенный ущерб», трек № 9

Когда концерт заканчивается и включается свет, я уже совсем без сил, и мне так плохо, как будто из меня выпустили всю кровь и заменили ее дегтем. Когда стихают аплодисменты, мои соседи поднимаются, обсуждая концерт, красоту Баха, мрачность Элгара[9], риск – оправдавшийся – вставить в программу современное произведение Джона Кейджа[10]. Но вообще все вокруг поглощены Дворжаком, и я понимаю почему.

Когда Мия играла на виолончели, по всему ее телу всегда было видно, насколько она сконцентрирована: на лбу проступала глубокая складка, а губы сжимались в таком напряжении, что становились совсем бледными, словно вся кровь перетекла в руки.

Нечто похожее я увидел и сегодня в самом начале концерта. Но когда она дошла до последнего пункта программы, Дворжака, на нее словно что-то нашло. Не знаю, может, Мия поймала волну или это ее коронный номер, но вместо того, чтобы согнуться над виолончелью, ее тело словно расширилось, расцвело, и музыка опутала весь зал, как цветущий виноградник. Взмахи смычка были широкими, радостными и дерзкими, звук буквально транслировал живую эмоцию, и весь зал словно закружился согласно замыслу композитора. А у самой Мии при этом было такое лицо: взгляд направлен вверх, на губах играет легкая улыбка, и не знаю, как можно описать это, не прибегнув к затасканным музыкальными журналами фразам вроде «она и музыка были единым целым». Может, она просто была счастлива. Я всегда знал, что Мия способна на такую выразительность, но когда я увидел это своими глазами, мне напрочь снесло крышу. Мне да и всей остальной аудитории тоже – судя по грому аплодисментов.

В зрительном зале тоже включили яркий свет – он отражается от стульев из светлого дерева и геометрического узора деревянных панелей на стенах. Мне кажется, что пол уплывает из-под ног. Я снова падаю в ближайшее кресло, стараясь изо всех сил не думать об этом Дворжаке… Да и обо всем остальном тоже: как она вытирала руку о юбку между композициями, как кивала головой в такт какому-то невидимому оркестру – все эти жесты мне так хорошо знакомы.

Вцепившись в кресло перед собой, чтобы не терять равновесия, я снова встаю и проверяю, можно ли доверять ногам, тверда ли под ними земля, а потом веду себя шаг за шагом к выходу. Я измотан и разбит. Теперь я хочу лишь одного: добраться до отеля, принять пару-тройку таблеток (Эмбиен, Лунесту или Зэнакс или что там еще найдется в аптечке) и положить конец этому дню. Я хочу уснуть, а потом проснуться, и чтобы ничего этого не было.

– Мистер Уайлд.