Мы обошли почти весь район, но ни одна улица не походила на ту, что он искал.
– Зде-есь дома слишко-ом высокие, – говорил он, качая головой.
– Ту-у-ут нет деревьев… на моей были.
– Не-е-е та…
– Нет.
– Не-ет.
– Не-е-ет…
В конце концов я потеряла терпение: день уже клонился к вечеру, я устала, проголодалась и хотела лишь одного – присесть и вытянуть ноги. Мальчишке же все было нипочем, он шагал вперед с достойным лучшего применения упорством и, казалось, не знал усталости.
– Стой! – крикнула я, – остановись! Мы никогда не найдем твою улицу, если станем искать ее наугад.
Он замер на месте, будто игрушка, в которой кончился завод. Ну, из тех механических безделок, которые приводятся в движение с помощью ключа. Его лицо исказила странная гримаса – оно сморщилось, рот растянулся, открыв неровные зубы, а из горла вырывались странные звуки, будто рядом кашлял большой простывший пес.
– Эй, ты в порядке? – спросила я, – что с тобой?
Но мальчишка не ответил, а лишь сильнее зажмурился и закашлял. Нижняя губа у него дрожала, подбородок ходил ходуном, плечи вздрагивали, руки были напряжены до предела.
Черт, да он же плачет, догадалась я. Ревет, только без слез.
– Успокойся, успокойся, – я опустилась перед ним на колени. Так близко он ужасно вонял – к запаху экскрементов примешивался сладковатый запах разложения, но не яркий, а более сухой, словно выветрившийся, – не открывай глаз. Замри. Расслабься. Представь, что ты стоишь в начале своей улицы. Что ты видишь?
Мальчишка втянул в себя воздух и всхлипнул, успокаиваясь.
– Я ви-ижу… Вижу доро-о-огу… Она ро-овная… На дороге… у-у домов… стоят машины. У папы синяя маши-ина… Большой универсал… Если… вниз по дороге – наш до-ом… третий слева. О-он желтый… а-а-а крыша… красная.
– Посмотри внимательно. Что растет рядом с твоим домом?
– Жасмин и шипо-о-вник, – улыбается зомби, – шиповник цветет… а жасмин не-ет… Пока нет… Да-альше… в конце улицы… большой клее-ен. Он до-о-остает… почти до неба…
– А еще? Смотри внимательно, что еще ты можешь вспомнить?
– У-у-у соседки есть собака-а… Бе-елая… Я люблю с ней игра-ать… Она не-е кусается… Иногда можно… услышать колокольчики. Они висят на веранде… у-у старого мистера… с бо-о-ольшими усами. Он живет… на-а другой стороне улицы… И еще, еще… не-ет. Ничего. Больше ничего-о.
– Большой клен, жасмин и шиповник. Клен действительно большой?
– Да-а, – кивает мальчишка, – это са-амое…старое… дерево в городе. Его занесли в раздел … «Го-ородские досто…примеча-а-ательности».
– Бинго, малыш, – улыбаюсь я и глажу его по голове, – если что-то куда-то занесено, я непременно найду. И твой клен тоже. Верь мне. Завтра мы пройдем по твоей улице от начала до конца. Обещаю.
Но мы не нашли его улицу ни завтра, ни послезавтра, ни через три дня. В разделе «Городские достопримечательности города Нью-Хевен» никаких кленов не значилось. Я залезла на сайт муниципальной службы озеленения – и выписала все адреса, где в качестве насаждения указывался клен возрастом от десяти лет, но это не принесло желаемых результатов.
Мы побывали на десятках улиц, заглянули в парки и скверы (ну, чем черт не шутит), но так и не смогли отыскать единственную, нужную нам.
Обычно мы встречались с зомбенком на том месте, где я увидела Николаса впервые. Я приезжала на электросамокате, взятом у друзей, и мы отправлялись на поиски, исследуя все новые уголки города, которые накануне вечером я отметила как перспективные. Я понимала, что цепляюсь за воздух.
Мы проверили адреса всех владельцев синих универсалов, а также всех владельцев белых собак. Я попросила откликнуться в интернете тех, кто видел на улице растущие рядом кусты шиповника и жасмина.
Нет, нет, нет…
А потом мне пришло в голову просмотреть все некрологи за ноябрь тридцатого года – Николас Чейз в них не значился. Он вообще нигде не значился.
Черт! Черт! Черт! Почему я сразу не догадалась, что он «кукушонок»? Так называли тех, кого родственники нарочно хоронили подальше, чтобы не столкнуться с ними, если те вдруг решат пробудиться… В ту ночь я так и не смогла заснуть. Ворочалась с боку на бок и все думала, как это проснуться и никого не найти. Совсем никого. И мне вдруг стало так страшно и так невозможно одиноко, что я решила, что ни за что теперь его не брошу. Он не подкидыш. Не «кукушонок». Он мой. Мой друг. До конца.
На четвертый день Николас не пришел. Я точно знала, где его искать. Муниципальное кладбище «Последний путь», аллея двадцать три, участок номер семнадцать.
Он сидел на траве, опираясь спиной на могильную плиту. Только сейчас, увидев его скрюченную фигурку, до меня дошло, как он изменился: кожа его посерела и сморщилась, волосы поредели, а руки и ноги стали тоненькие, как палочки.
– Эй, малыш! Ждала тебя все утро и не дождалась, – я наклонилась к нему и потрепала по волосам. Зря. Когда я отняла руку, в ней остались тусклые пряди волос.
– Я хо-о-отел… прийти, – сказал он, по своему обыкновению растягивая гласные, – но-о не смог… Ничего не-е вижу…