Кубанские зори

Мы теперь, видимо, уже никогда не узнаем, о чем говорили с Рябоконем сотрудники ОГПУ. По всем признакам, это было не типичное пытание «бандита», наконец-то попавшегося в их лапы. Да и о чем его было, собственно, пытать, если никакой армии, но даже и малого отряда за ним не было? За ним стоял только народ, его сочувствие, доверие и надежда. Могла быть, конечно, и месть со стороны органов к этому неуловимому непокорному казаку, все-таки перехитрившему их.

И все же остается загадкой это письмо Василия Федоровича. Легче всего, повторюсь, предположить, что его просто принудили обращение подписать. Но Рябоконь был не из тех людей, кто так легко, в считанные дни отказывается от своих убеждений и отрекается от своего образа жизни. Не для того он почти пять лет скрывался в плавнях, не для того выстраивал свою своеобразную форму сопротивления, по сути, отбирая часть власти у власти существующей. По всей вероятности, дело было в другом. Как человек чуткий и здравомыслящий, он конечно же не мог не замечать того, что в стране и обществе происходят перемены, что жизнь бесповоротно пошла по ка-кому-то еще не вполне ясному пути, где открытое сопротивление теряло всякий смысл, так как не находило поддержки среди смертельно уставших от войны и хаоса людей. И он нашел в себе силы смириться и признать это. Его обращение к людям стало не признаком его слабости, сломленности, но признаком силы человека, несмотря ни на что, не утратившего рассудка и самообладания.

МОИСЕЙ ЧОРНЫЙ И НЕЧИСТАЯ СИЛА

В этом приазовском районе после ликвидации Рябоконя для советской власти главной заботой теперь стало, чтобы люди вышли из плавней, вернулись к мирному труду и приступили к социалистическому строительству. Нужно было хоть как-то погасить бушующий уже который год хаос. Для тех, кто скрывался в плавнях сначала от террора, потом от странной «новой» жизни, важно не только вернуться в свои хутора и станицы, в родные хаты, но и, по-возможности, уцелеть.

Всякая смута, возбужденная в народе, кроме внешних разрушений производит в людях и незримые внутренние, более коварные и трудно поправимые — разрушение душ и сознания, попрание тех извечных устоев родства, на которых и держится наше бытие. Человек, участвовавший в войне, тем более в братоубийственной, особенно жестокой, где правит не логика и выгода, а психоз, уже становится иным. И, видимо, нет на свете такого средства и такого лекарства, которые бы вернуло его в прежнее состояние…

Если бы дело было только в возвращении людей из плавней. Вернулись бы они к своим родным хатам и зажили так же, как жили всегда. Но после таких насилий, совершенных над самим их существом, что-то сдвигается в человеке окончательно и бесповоротно и восстановлено уже быть не может…

Если бы те, кто предпринимал переделку устроенного Богом мира, знал об этом… Может быть, они смутно и догадывались о том, что за таким переустройством мира открывается бездна, но по наивной земной ограниченности полагали, что бездна эта зияет лишь для избранных, а не для всех, ныне живущих. Постичь это они оказались не в состоянии.

Моисей Корнеевич Чорный родился в 1885 году в станице Должанской. Там же вырос, оттуда ушел на службу. Участвовал в Первой мировой войне. И, видно, хорошо, исправно участвовал, так как был награжден тремя Георгиевскими крестами — одним золотым и двумя серебряными — став полным Георгиевским кавалером. То есть был человеком смелым и несентиментальным. Тем более удивительно то, что произошло с ним потом, как сложилась его последующая судьба.

Эту историю мне рассказала его внучка Мария Владимировна Клочкова, проживающая на хуторе Лебеди.

Был у Моисея Чорного в станице Должанской друг детства Митрофан Белоконь. Вместе росли, вместе и на службу уходили.

В 1917 году кавалерийский полк, в котором служил полный Георгиевский кавалер Моисей Корнеевич Чорный, был направлен на подавление восстания в Петроград. Но по пути следования, в поезде, была проведена агитация, и большинство казаков побросали оружие, лошадей и разошлись по домам, забыв о присяге и долге, и уж тем более не задумываясь о последствиях подобного шага для своей дальнейшей жизни. То, что говорили им эти суетные люди с воспаленными взорами, вдруг показалось им таким справедливым, что они впали в соблазн… Так Моисей Корнеевич вернулся в родную станицу.

Поскольку грамотных людей было в то время мало, а он знал какую-никакую грамотешку, его пригласили работать в сельский совет писарем. Его же друг Белоконь ушел в плавни.

Нападения повстанцев и просто банд на станицу были частыми. Но Моисей Чорный не покидал своего поста при любой власти. Георгиевские кресты к этому времени советская власть у него отобрала.

И вот однажды на станицу Должанскую напал повстанческий отряд, в котором был и Митрофан Белоконь. Всех работников сельского совета схватили и приговорили к расстрелу, а до тех пор заперли в сарае. Белоконь, узнав, что среди арестованных находится и его друг детства Моисей Чорный, устроил ему побег.