Кубанские сказы

– Конечно, в степь! Я же степи-матушки сорок лет не видел. А внучонка и не признаю…

Сели они в машину и помчались по широким улицам.

– Где ты, Петро, автомобиль занял? – спрашивает дед.

– Мой автомобиль, батя!

– Твой?! Да кто же ты? Уж не атаман ли?

– Нет, батя. Я – агроном, председатель колхоза…

– Агроном? – удивился старик. – Да как же ты в агрономы попал? Агроном ведь господское занятие.

– Было господским, а сейчас нет. Прогнали мы всех господ, батя! Теперь только у нас в станице из простых казаков шестнадцать агрономов, двадцать два учителя, десять врачей да семь инженеров вышло…

А мимо окон машины убегает назад нарядная станичная улица. Вот мелькнуло большое серое здание с колоннами.

– Что это, сынок? Не иначе, как атаманский дворец! Экую махину сгрохал себе атаман!

– Нет, батя! Это клуб наш колхозный. А атаманов у нас уже давно нет.

– А это что за домина?

– Школа новая! А за ней, вон те большие корпуса, это больница.

Покачал дед головой, посмотрел на ордена и медали, что украшали грудь сына, и опросил:

– А ордена у тебя за что, Петя?

– За работу, батя! За то, что хлеба урожаи добрые получаем…

– Сколько же хлеба, ты, сынок, на десятине выращиваешь? Пудов сто двадцать?

– Нет, батя! В прошлом году мы по двести пудов с гектара получили. А в этом еще больше снимаем.

Старик только чуприну почесал. Но тут же взглянул в окно и расстроился. Видит: стоит пшеница рослая, могучая, в рост человека. А по пшенице какая-то машина идет и, как жук огромный, жует колосья только стерня за ней блестит.

– Да что же это, Петька, делается! – закричал старик. – Этак всю пшеницу злодейский жук пожует!

Вдруг подскочила к комбайну быстрая трехтонка, и потекло в кузов золотым потоком зерно. Понял тут старик, какое дело делает машина, и заулыбался:

– Ну и машина! Одна за сотню косарей работает! Трудно, небось, управлять ею. Откуда мастера выписали?

– А мастер, что управляет комбайном, ваш внук, Николай, – улыбнулся председатель колхоза.

Тут остановилась «Победа», и дед Всевед вылез из нее. А с комбайна соскочил черноусый казачина – на груди два ордена и Золотая Звезда. Схватил казачина старика в объятия и давай целовать – в губы, в бороду, в лоб…

Говорят, уже несколько месяцев дед Всевед ходит по родной станице и все удивляется. Людям новым, технике могучей, расцвету жизни нашей дивится. Называет он теперь себя дедом Незнаем, жалуется, что родился рано и проспал много. И поводырем по новой жизни старик упросил быть правнука своего – пионера Павлика…

Чудесное лечение

Видели ли вы, какую больницу в этом году у нас в станице построили? Такую больницу не во всяком городе найдешь. Двухэтажная, с большими окнами, полы паркетные, кругом ее сад молодой разбит. Обязательно посмотрите. Вот по этой улице пойдете. На углу большая новая школа будет, а потом, за клубом – больница.

Знатная больница! А при ней двенадцать врачей работает. Молодые все, а ученые, знающие – профессорам не уступят. Вот только душевные болезни они так лечить не могут, как лечил их наш старый фельдшер Аким Филимонович Акуратько. Ну, да оно понятно – практика. Аким Филимонович у нас в станице пятьдесят пять лет проработал, только недавно на пенсию ушел и к дочке в Краснодар переехал. Умница был фельдшер! Думается мне, что, родись он при Советской власти, наверняка бы на профессора выучился. Ну, а при Николашке-царе с трудом он и фельдшером стал, потому что был бедняцкого роду.

Не слыхали вы, как он бабку Аграфену от душевной болезни вылечил и деда Афанасия, заведующего колхозной пасекой, счастливым человеком сделал? Не слыхали? Ну, так слушайте! Потому что это, можно сказать, настоящее медицинское чудо.

Еще с молодости, с девок, была бабка Аграфена остра на язык. Как скажет, так как припечатает. А как прожила с дедом Афанасием сорок лет, то прямо мочи не стало – не бабка, а атомная бомба. Дед-то тихий, спокойный… Пчеловодом всю жизнь работал, а пчела только тихого человека признает. Вот бабка и взяла над ним верх и давай свирепствовать. С каждым годом все злее становилась.

Сперва окрестила она деда своего «Лысым маном».

Видать, вычитала бабка в газете про этого самого американского холуя и по совместительству южно-корейского президента и показалось ей это слово очень даже ругательным.

Вот и пошло.

– Иди, Лысый ман, вечерять!

– Где это тебя, Лысого мана, носило до полночи?

– Беги, Лысый ман, в правление колхоза, председатель за тобой присылал…

Дед все отмалчивался, но, конечно, обидно ему было. Весь колхоз пчеловода Афанасия Петренко уважает, район его в пример другим ставит, в краевой газете портрет был напечатан. А дома будто нет у него имени – Лысый ман да Лысый ман. Да к тому же голос у бабки зычный и низкий, прямо как у московского радио-баса. Обзовет деда на своем дворе, а через три квартала, на МТФ, слышно

Ну, а Аграфена видит, что дед молчит, и еще пуще лютовать начала. Как придет дед с пасеки, так по всей станице разносится, громче чем радио:

– Чтоб тебя разорвало, Лысого мана!

– Чтоб у тебя, Лысого мана, очи повылазили!

– Чтоб тебя паралик разбил!