Кто же вы, Северус Снейп? (СИ)

Нат поднялась с постели, а за окном все еще было темно. Рваные черные тучи словно беженцы стремительно неслись по начавшему сереть небу, то и дело заслоняя собой круглый диск луны, который тоскливо наполнял все вокруг холодным светом, от чего в душу заползала какая-то безотчетная, гнетущая тревога.

Нат решила принять ванну. Полежав в теплой воде и полистав картинки в каком-то модном магловском журнале, она окончательно успокоилась. После такого «сверх легкого» чтива, она всегда была в хорошем настроении. Тупая улыбка на лице возвещала о том, что ее мозги промыли и высушили. Какое блаженство. Зомбирование однозначно, но именно этого результата она и ждала.

Иногда нужно давать мозгам отдыхать, иначе они покоя не дадут ни ногам, ни заднице – в общем, хороший способ, она всегда им пользовалась.

Нат вспомнила о серебряном гребне с изумрудной змейкой, которым бабушка расчесывала ее волосы во время приступов страха, после чего она спокойно засыпала. В последнее время она почему-то его не носила. Для нее это был своеобразный ритуал, приносящий успокоение. Как при приступе клаустрофобии, человеку дают подышать в бумажный пакет. Но Нат, вдруг, на секунду задумалась.

А может быть действительно дело в нем? Она всегда думала, что это просто фамильная реликвия, доставшаяся ей по наследству от прабабки, но может быть за этим действительно что-то кроется?

Нат достала его из сумки и заколола в волосы. Изумрудная змейка снова заблестела в шелке ее каштановых волос. Ей действительно стало немного лучше. Она оделась. Судя по звукам, доносившимся из кухни, Пол тоже уже проснулся и колдовал над завтраком.

— Доброе утро, — с милой улыбкой Нат подошла к нему и чмокнула в щеку.

— Ну, Нат, испортила весь сюрприз.

Пол так мило нахмурил брови и искривил рот, что ей стало смешно.

— И чем же позволь полюбопытствовать?

— Завтрак в постель. Я решил, что пока ты ждешь своего престарелого неженатого профессора на белом коне, я могу тебя этим порадовать. Все мои прекрасные порывы обесценила.

Его обиженное лицо было исполнено притворного трагизма.

Нат подошла к нему и, обняв за плечи, прошептала в самое ухо:

— Давай сделаем вид, что я еще сплю. Я пулей в постель, закрываю глазки и жду тебя вместе с твоими прекрасными порывами.

И она легко, на цыпочках, упорхнула обратно в свою спальню.

Пол не заставил себя долго ждать, и уже через десять минут они сидели по «турецки» в ее постели, завтракали и болтали. Таким беззаботным и комфортным ее быт мог сделать только Пол, тут даже домовые эльфы «отдыхают». Умел он вдохнуть тепло и заботу в простые, казалось бы, домашние ритуалы.

От пережитых волнений не осталось и следа, но вот мысль поподробнее узнать семейные тайны не отпускала ее. Сейчас, когда Пол залез в ванну, а это было для него действие почти сакральное и с чувством, толком, расстановкой могло продолжаться не менее полутора, а то и двух часов, Нат решила использовать это время, как говорится, на пользу дела. Увалившись обратно в поруганную завтраком постель, она начала методично сопоставлять все факты.

Взвесив все за и против, она решила, что только бабушка могла знать о том, что с ней происходит. Мать никогда особо ей не занималась, предоставляя ей самой решать свои проблемы. По правде говоря, она всегда была упрямым и самодостаточным ребенком, и по большому счету ей никто не был нужен. И все же, Нат по началу обижалась на нее, так как были в ее жизни моменты, с которыми, в силу возраста, ей было трудно справиться самостоятельно. От чего даже пару раз, будучи подростком, она задумывалась о суициде. Но позже, она поняла, что скорее всего любить человека, который не нуждается в опеке – тяжело. И на данный момент их отношения с матерью пришли в равновесие. Наверное, именно оттуда растут ноги ее строптивого характера с замашками домашнего диктатора, который пришелся не по зубам многим ее учителям и вообще окружающим ее людям. А вот бабулю свою она очень любила и уважала. Была в ней какая-то мудрость, не позволяющая заходить за пределы дозволенной Нат опеки. Бабушка была женщиной волевой, и любовь ее выражалась не в сентиментальной розовой мякоти и тотальной опеке, а в том, что она всегда позволяла Нат быть собой. Без прокрустова ложа «нормальности», как многие. Она умела справляться с ее приступами страха и гнева. Некоторые моменты настолько ее напугали когда-то, что отпечатались в мозгу, как египетские иероглифы на стенах пирамид.

Вспоминая сейчас свою семью, она ловила себя на мысли, что чем взрослее становилась, тем более четко осознавала, что в ней просыпался можно сказать зов крови, делающий ее частью какого-то большого целого, от чего ее жизнь начинала играть совершенно новыми красками.

«И так мы отвлеклись от темы. Бабуля.»