Кто убил Влада Листьева?

Секретарша проворно соскользнула с кресла, подбежала к холодильнику, стоявшему в углу приемной, выдернула из-за проволочной оградки, прикрученной к массивной дверце, бутылку «нарзана», налила в стакан воды.

Поднесла стакан Владу:

— Выпейте, пожалуйста!

Тот послушно взял стакан в руки.

— Спасибо!

— И не вбивайте себе в голову сны, шеф, — сказала секретарша. — Сны существуют только для того, чтобы предупредить человека об опасности. И не больше. Относитесь к этому спокойно, по-философски.

— Не получается, — выпив воду, жалобным тоном произнес Влад. Протянул стакан секретарше: — Налейте еще.

— Что же касается смерти, то я пошутила, — сказала секретарша, протягивая ему стакан с водой, — это была неудачная шутка.

— Ничего себе шутка. — В голосе Влада появились горькие нотки. — От таких шуток сердце может остановиться либо в нем образуется дырка.

Он прошел к себе в кабинет, уселся в кресло. Некоторое время сидел молча, не двигаясь, словно прислушиваясь к самому себе, — внутри у него было холодно, все сжалось от какого-то непонятного испуга, который никак не проходил. По его обвядшему, все еще бледному лицу пробежала тень.

Он позвонил жене. Та находилась дома, зевнула в телефонную трубку:

— Ну чего тебе?

— Да сон я дурацкий сегодня видел, — проговорил Влад жалобно, подумал, а надо ли жене рассказывать про сон? Но было уже поздно, и он рассказал ей про крысу, прогрызшую ему во сне горло и убившую его.

— Крыса… Бр-р-р… Это так мерзко, — проговорила жена дрогнувшим голосом. Влад подумал, что голос у нее дрогнул потому, что она сочувствует ему, но на самом деле жена просто боялась крыс.

— Секретарша сказала, что сон этот — к смерти, — произнес он.

— Дура она, твоя секретарша. Возьми и выгони ее, кто тебе мешает?

Действительно, радикальный метод. Но как быть со снами?

Ощущение тревоги, охватившее Влада и цепко пристрявшее к нему, не проходило. Он шкурой своей, порами чувствовал опасность, только не мог понять, откуда она исходит.

3

Вечером Владу принесли на просмотр видеоматериал — надо было решить, давать его в эфир или нет.

Это был материал о том, что творится в Москве.

— «Беспредел» — это слово законное, литературное или, так сказать, новодел, рожденный улицей? — спросил Влад у Зюзбашева, усаживаясь поудобнее в кресле, — предстояло провести полтора просмотровых часа в небольшом, пахнущем старой известкой зальчике. В зале этом, как и во многих просмотровых комнатах в Останкино, была такая слабая вентиляция, что, кажется, ее не было вовсе.

Зюзбашев уселся в кресло рядом с Владом.

— Если бы это слово было рождено улицей! — Он усмехнулся. — Не-ет. Это лагерное слово, появилось еще в сталинскую пору, в лагерях, где-то в конце сороковых годов.

— Странно. А звучит очень современно. Как будто бы только вчера его подобрал на улице какой-нибудь длинноволосый лох, сутками вшивающийся около «Макдональдса», и пустил в оборот.

— Очень хочется выпить, — перевел разговор в другое русло Зюзбашев. — Ты не хочешь выпить?

— Хочу.

— Давай я принесу бутылку виски в зал.

— Не надо.

— Почему?

— Я за рулем.

— Тогда я выпью один.

— Запрещаю, — сказал Влад.

— Почему? — удивился Зюзбашев.

— Кругом подчиненные. При подчиненных пить нельзя. Понял?

Зюзбашев неверяще тряхнул головой:

— Влад, ты ли это?

— Я!

— Еще вчера ты не был таким. Сегодня в тебе появилось что-то «совковое».

— А не все в «совке» было так уж и плохо.

— Глазам своим не верю, Влад. И это говоришь ты, признанный демократ?

— Это говорю я, — сказал Влад и, повернувшись к видеоинженеру — полной женщине с лихими усиками, выросшими над верхней губой, махнул рукой: включай, мол, агрегат.

В душном зальчике погас свет.

На экране появилась отрезанная мужская голова. Остекленевшие, тускло сосредоточившиеся на чем-то неведомом темные глаза смотрели в упор на Влада: он невольно вздрогнул, вжался крестцом в сиденье кресла, пробормотал сипло, словно не верил тому, что видел:

— Что это?

В зале неслышно возник режиссер — гибкий человек со скользким взглядом, обладавший невесомой поступью разведчика либо траппера — опытного охотника, он всегда появлялся невидимо и неслышимо.

— Голова неопознанного гражданина. Позавчера ночью милиционеры нашли прямо под стенами Кремля, в Александровском саду, в мешке.

— А где… Где все остальное? Руки, ноги, торс?

— Тело ищут. Пока не отыскали. Но каков взгляд у головы, а? Правда впечатляет? — Режиссер еще что-то продолжал говорить, но Влад уже не слышал его, уши словно бы забило пробками, был слышен только странный внутренний звон, то усиливающийся, то затихающий.

Он закрыл глаза и махнул рукой.

— С этим все понятно. Страшные кадры. Давайте дальше.

— Дальше — обычная расчлененка. Если с отрубленной мужской головой — полная творческая ясность, то… — Режиссер так и произнес «полная творческая ясность». Влад, к которому эти слова все-таки пробились сквозь вату, не дал режиссеру договорить и недоуменно повернул к нему голову:

— Не понял.

Режиссер азартно взмахнул рукой.