К 6 сентября перед 10-й немецкой армией уже не существовало организованного польского фронта. Немецкие подвижные войска устремились по всем дорогам к северо-востоку, на Раву-Мазовецкую и Радом. Дальнейшую задачу моторизованных корпусов штаб 10-й армии рассматривает как преследование разбитого врага и 6 сентября отдает приказ:«
Польский фронт на юге окончательно рушился.
14-я немецкая армия достигла подвижными частями реки Дунаец у Тарнува. 8-я армия приближалась к Лодзи и верховьям Бзуры, где вскоре разыгралось еще одно кровопролитное сражение. Но это сражение уже ни на что не влияло — катастрофа польской армии становилась неизбежной.
Представитель французской армии при польском Генштабе, незнакомый с хитромудрой политикой своих вождей, 10 сентября доложил в Париж, что
Эта война, несмотря на ее неприлично короткий характер, полна мифами, сварганенными польскими послевоенными «Мюнхгаузенами» и битыми в России немецкими генералами. Первые писали о героизме польской армии, о подвигах, о величии духа, вторые — о вопиющих глупостях, сотворенных за несколько дней этой войны Войском Польским.
К числу последних, безусловно, относятся конные атаки польской кавалерии, которые на фоне тогдашней «войны моторов» воспринимались как романтический анахронизм и породили известную легенду о храбрых, но безрассудных уланах, бросавшихся с пиками и саблями на немецкие танки. Созданию этого мифа немало способствовал генерал Гудериан, изо всех сил популяризировавший «природную дикость» поляков, пытавшихся подобными архаичными методами бороться с могучей машиной — творением военного и технического гения германского народа.
Да, было дело — в кровавом сентябре 1939 года польская кавалерия действительно совершила по крайней мере шесть атак в конном строю. Однако только две из них характеризовались наличием на поле боя немецких бронеавтомобилей (Гсентября под Кроянтами) и танков (19 сентября при Вульке Венгловой), причем в обоих эпизодах бронетанковая техника не была целью атаки кавалерии. Да и вообще в польской кавалерии конная атака (szarza) была скорее исключительным видом боя — устав предписывал коннице перед боем спешиваться. Инициатива конных атак 39-го года исходила, как правило, от самих командиров кавалерийских частей и подразделений, а в одном случае (под Калушином) польский эскадрон атаковал подобным образом вследствие неправильно понятого приказа старшего начальника.
На самом же деле бравые польские уланы в это время все чаще вместо «ура» кричали знаменитое «Панове, уцекай!». Этот бодрый клич появился сразу же после того, как они убедились, что у еще недавно доведенной западными союзниками до нищеты и экономического коллапса Германии оказалось «столько железа» (для танков), что они вполне смогут доехать на нем до Смоленска.
Может быть, польская армия и сражалась бы беззаветно, мужественно и до последнего солдата. Может быть, уланы и стрелки грудью бы стояли против немецких танков. Все может быть — но в этой битве не было бы уже никакого смысла.