Кто рано встаёт, тот рано умрёт

Безвольно жму бессильную длань Эдика, усаживаю себя рядом с ним, накладываю в тарелку из большой сковороды немного капусты, принимаюсь за еду. Мой друг непривычно молчалив и хмур. Напротив меня Селина равнодушно жуёт, поминутно поправляя свои мелкие кудряшки. Урсула в жёлтой майке больше пьёт, чем ест. Почемутто уныло тычет вилкой в своей тарелке. Единоличник Кельвин опять питается чем-то особенным. На этот раз плешивый консультант заказал в ресторане какой-то отвратительный деликатес, напоминающий печеный зародыш макаки, и наслаждается. Только Баклажан с Кокосом – наши толстячки – уминают за обе щёки простецкую капусту с кусочками говядины. Круглый Ын остаётся как всегда невозмутимым.

– Харди так и не нашёлся? – тихонько спрашиваю Эдика. Тот пожимает плечами.

– Вообще ноль. Ни слуху, ни духу. Доктор Бахман весь день обзванивал родных, друзей и знакомых Харди. Никто его не видел. Такое впечатление, что парень взял и испарился.

– И что теперь будет с вашей выставкой?

– Не знаю. Конечно, работы Харди самые лучшие, но как можно их выставлять без автора, я не понимаю. Впрочем, пусть об этом болит голова у доктора Бахмана. Смылся, ну и скатертью по заду!

Я замечаю, что Кельвин, расправившись со своим сомнительным кушаньем, не отрывает глаз от Бахмана. Плешивый так долго сверлит глазами руководителя студии, что я тоже начинаю смотреть на маэстро. Сначала Бахман не замечает упорного взгляда консультанта, но через несколько минут всё же спрашивает:

– Вы хотите что-то мне сказать, Кельвин?

Плешивый нервно поправляет очки на носу, галстук-бабочку под кадыком и раздражённо говорит:

– Я желал бы узнать у вас, доктор Бахман, увидим ли мы когда-нибудь ещё вашего любимчика Харди?

Бахман с удивлением оглядывает Кельвина. В знак своего внимания к вопросу он даже вынимает незажжённую трубку изо рта.

– А что такое? Почему вы об этом спрашиваете?

– Признаюсь, что я недавно имел глупость одолжить этому оболтусу значительную сумму. И мне очень не нравится, что он вдруг исчез.

– Как же вы могли дать деньги такому ненадёжному человеку? – громко хохочет Никс. – Все давно знают, что Харди обормот, которому нельзя верить. А ещё налоговый консультант! Хих!

Кельвин, как ужаленный, поворачивается к нахальному дистрофику и даёт резкую отповедь:

– А вас я не спрашивал!

Никс хочет что-то ответить, но Мари устало произносит:

– Прекрати, Цедрик!

Кельвин снова обращается к Бахману:

– Я согласился помочь молодому человеку, потому, что его пригласили в Нью-Йорк. Одна известная галерея решила приобрести несколько картин Харди. Он поклялся мне, что после нашей выставки получит аванс и вернет долг с процентами.

Я не хочу слушать дальше неприятный разговор. Меня совершенно не касаются дела участников художественной студии, поэтому незаметно покидаю столовую, забираюсь к себе в башню и мало что соображающий, в полуобморочном состоянии укладываюсь в постель. Я в полном изнеможении, но теперь моему счастью нет предела. Уже засыпая, говорю себе, что в таком изнеможении кроется большой недостаток. Если за мной придёт смерть, я буду такой усталый, что сил уже не хватит, чтобы умереть красиво и печально. Такая вот чушь.

Глава 9

Пятница, как и положено нормальному несчастливому дню, начинается не с традиционного дремотного пробуждения, а с сумасшедшего стука в мою горизонтальную дверь. Я открываю глаза. За окнами хмурится мартовское утро, но дождя нет. Скидываю одеяло, рывком поднимаю себя с нагретой постели и ёжусь в стылом воздухе. Вот, гадство! Вчера вечером опять забыл включить на ночь обогреватель.

Дав слово позже отругать себя за неорганизованность, поспешно натягиваю одежду. Когда торопишься, вещи из вредности вступают против тебя в заговор. Так и сейчас: никак не могу найти носки, которые прячутся от меня в штанинах, рубашка коварно норовит вывернуться наизнанку, молнию джинсов заедает. Пока я борюсь с одеждой, паническое колотилово не прекращается. Дверь дрожит, но мощная стальная щеколда не даёт ей распахнуться. Криво застёгивая второпях рубашку, кричу:

– Кто там?! Что случилось?

За дверью наступает тишина. Слышу срывающийся голос Лили:

– Вадим, вставайте скорее! У нас несчастье.

Открываю дверь, снизу на меня смотрит Лиля. Бледное лицо искажено, в глазах стоят слёзы. Она одета в домашний халат. Волосы не убраны. Руки заметно трясутся. Иллюстрация из учебника психиатрии: «женщина на грани нервного срыва».

– Лиля, успокойтесь, – говорю я негромко. – Что произошло?

Смотрю на часы. Пять минут седьмого. Тем временем Лиля немного приходит в себя, поднимается ко мне в комнату и уже более уравновешено произносит:

– Харди нашёлся. Вернее его нашли.

– Что вы хотите этим сказать?

– Толстый албанец, художник, хотел набрать себе извести на стройке в восточном крыле. Ну там, где идёт ремонт, вы же знаете, Вадим.

– Да?

– Он снял крышку с чана с известью, а в чане Харди!

Лиля снова на грани. Я наливаю воду в свою кофейную чашку и подаю ей. К утру вода в термосе совсем остыла. Лиля судорожно глотает её.

– И что случилось дальше? – задаю я вопрос всё таким же спокойным тоном.