— Я недавно тоже побывал на фронте и видел наших солдат… Я могу понять тебя: госпиталь, пластическая операция… Одно только утешение, что они не обезобразили твое лицо. Какие у тебя планы на будущее?
— Я солдат… Пока немного отдохну, а там… Боюсь только, что врачи некоторое время еще не разрешат мне летать. А я не хотел бы сидеть без дела.
— Ты пока отдыхай. А я что-нибудь придумаю за это время. Сейчас могу предложить тебе только службу в охранных войсках СС. Ты мог бы получить при переводе в войска СС звание штурмфюрера.
— Вы знаете, дядя Франц, в свое время отец был против того, чтобы я шел в гитлерюгенд.
— Но отца уже нет в живых. Что ж тебя удерживает? Убеждения?
— Я ведь летчик, дядя Франц.
— Но ты же сам сказал, что летать не можешь.
— А что за служба в СС? Кого я буду охранять?
— Заключенных Бартенхауза.
— Это лагерь уничтожения?
— Нет. Сейчас — это рабочий лагерь.
— А на каких работах используются заключенные Бартенхауза?
— В основном они работают на «Мариине».
— Можно мне подумать, дядя Франц?
— Ну, разумеется.
— Спасибо.
— Где ты остановился?
— Пока нигде.
— Тогда поживи у меня. Отдохни. Можешь пользоваться моим гардеробом. Ведь у тебя, наверно, нет цивильной одежды, а эта шкура надоела?
— Спасибо, дядя Франц.
— Тебя отвезти или ты пройдешься?
— Я должен сходить туда.
— Но там ничего нет… Кроме развалин…
— Я должен сходить туда.
— Ты лучше сначала съезди ко мне, прими ванну и переоденься.
Комнату ему отвели на втором этаже. Здесь находилась и гостиная с камином. Первый этаж Отто еще не успел как следует осмотреть. Окно его комнаты выходило в сад. В глубине его стоял небольшой домик, где жил старик садовник с женой, которая, как позже узнал Отто, исполняла обязанности кухарки. Сад окружала каменная ограда, поверх нее тянулась проволока под током.
Отто надел гражданский костюм и спустился вниз. У ворот появился часовой-эсэсовец. Енихе свернул за угол.
В Постлау он дважды был до войны.
Новый город отличался хорошей планировкой, широкими улицами с двухэтажными коттеджами, окруженными садами. Старый же город представлял собой лабиринт узеньких улочек, на которых не могли разминуться две машины. Дома здесь были острокрышие, выстроены в стиле ранней готики. Эту часть города опоясывала местами разрушенная крепостная стена с двумя воротами — на восток и на юго-запад.
Отто нашел нужную ему улицу и дом, вернее, место, где стоял дом, в котором жили Енихе. Повсюду высились только закопченные стены с провалами окон. Запах здесь стоял едкий, тошнотворный, много трупов так и осталось под развалинами.
Он свернул в улочку, ведущую в порт, а потом — направо и вскоре вышел к Мариенкирхе.
Служба уже началась. Енихе постоял немного у входа, присматриваясь к обстановке. Горели узкие, продолговатые синие лампочки, имитировавшие свечи. При их бледном, рассеянном свете собор казался еще грандиознее и мрачнее. Огромные, мощные колонны держали высокие своды. Многометровые витражи с затейливой росписью поднимались ввысь. В глубине собора, у кафедры, возвышался черный мраморный крест с распятием. Слева от входа, в глубокой нише за чугунной решеткой, стояли три высоких саркофага, украшенных виньетками.
Отто прошел между скамьями и сел у колонны, на которой были выбиты слова:
«В память о тысяче пятистах крестоносцах, погибших в России».
Народу в соборе было немного, и служитель с молитвенниками в руках спустя несколько минут подошел к нему, молча положив один из них на пюпитр. Отто не спеша открыл молитвенник на месте закладки — узенькой полоски фольги — на странице 150. Перед окончанием службы Отто переложил закладку на страницу 241.
Глава четвертая
В санитарном управлении Енихе посоветовали отдохнуть в офицерском доме отдыха в Кюлюнгсборне. В тот же день Отто, взяв кое-какие вещи, отправился в путь. От Постлау автобус довез его до Баддоберана, а оттуда узкоколейка шла до самого Кюлюнгсборна. Узкоколейка тянулась через лес, иногда выходила на высокий берег Балтийского моря. День стоял солнечный, вода отливала темной синевой, а белые барашки волн виднелись почти до самого горизонта.
С вокзала Отто позвонил в дом отдыха фрау Вайцзеккер. Женский голос любезно ответил, что за ним пришлют машину — «оппель» синего цвета.