Кто помнит о море

Еще не стемнело, но я все-таки возвращаюсь. А куда деться от этих стен, которые следят за каждым вашим шагом? Они и не думают менять своей тактики, кружат вокруг вас, играют вами, а в нужный момент снова набрасывают свою маску. Я иду, делая вид, будто не обращаю на них внимания. И вот я дома, в мирной гавани. Я слушаю болтовню соседей, их голоса приносят мне успокоение; стараясь не шуметь, я пересекаю двор. Я не люблю шуметь. А сам тем временем думаю: «Если бы я задержался и сказал всего несколько слов, весь дом пришел бы в ужас, жизнь сразу бы остановилась». Я знаю, о чем говорю, поэтому предпочитаю мол-ать.

Нафисы нет в комнате. Опять! Куда она могла деться? Я начинаю беспокоиться — что за манера! Она бросила детей, которые играют как ни в чем не бывало, словно она здесь, рядом с ними. Они не удостаивают меня даже взглядом. С жестоким безразличием они преспокойно продолжают играть, будто забавляются моим смятением. Что же все это значит? Я расспрашиваю их. Они не знают, где их мама. У соседей? Нет. Какое притворство таит это их невинное выражение, когда они отвечают на мои вопросы. Ладно, пусть возвращаются к своим игрушкам! Я сажусь в уголок. Но тут же вскакиваю.

— Мамиа! Диден! — зову я.

Они перестают играть. Я беру их за руки, и они послушно следуют за мной, не говоря ни слова. Мы выходим на улицу встречать Нафису. Теперь уже совсем стемнело. Я вспоминаю, что она и прежде внезапно и надолго пропадала и еще тогда мне это казалось странным. Забыв о времени, мы — все трое — с нетерпением поджидаем ее. Но мы напрасно таращим глаза, стараясь разглядеть ее, со всех сторон нас окружают только тьма и пустота. Покинутый всеми город! И вдруг в темноте раздается чей-то смех. Неужели это она? Быть того не может! Я решительно хватаю детей и тащу их за собой, мы возвращаемся домой. У Баруди включено радио, доносится голос диктора, которого мы еще не слышали.

На пути меня останавливает что-то ласковое — Нафиса. Сначала я различаю в темноте ее улыбку, потом розу — пылающую розу. Нафиса положила цветок за ухо, и он излучает сияние.

— Ты забыла о времени.

— Нет.

— Как же так не забыла…

Я не спрашиваю ее, где она была. Я на нее не сержусь.

— Я могу возвращаться только в определенные часы.

Говорит она очень серьезно, но по-прежнему ласково улыбается. Я бы понял еще, по крайней мере мог бы понять, если бы не нависшая над нами опасность. Я бы понял, просто мне понадобилось бы время. Прекрасная и желанная, несмотря на все свои превращения, жизнь, вечность — она стоит предо мной, я слышу ее голос, вижу ее глаза, сияние ее розы, и весь мой бред, весь мой мрак улетучивается.

В конце концов я улыбаюсь ей в ответ и говорю себе: болван!

В этот момент по радио начинают петь:

Стремишься сквозь время
И мне закрываешь глаза
Ты, от кого и за кем я бегу,

И за одно мгновенье
Неожиданно преображаешь
Облик бессонного света,

Неистово в дальнюю даль,
Неистово в ближнюю близь
Стремишься сквозь время[4].

Я включаю свет в комнате, внимательно разглядываю ее: она раскраснелась, смеется, кажется возбужденной. Сущий ребенок! Ребятишки, словно обезумев, кружат вокруг нее. А за стеной по радио снова и снова повторяют все ту же песню, до бесконечности. «Именно теперь мне грозит полное одиночество. Что меня ждет?» — думаю я.

— А как же они? — говорю я, показывая на малышей, которые прыгают и бегают по комнате.

Потом, глядя ей в глаза, добавляю:

— А я?

— За них не бойся. И за себя тоже. Ваша жизнь и завтра будет такой же, как вчера.

Улыбаясь, она, как обычно, поворачивает голову и склоняет ее немного набок. Потом идет прибирать вещи в глубине комнаты. Я внимательно слежу за каждым ее движением и снова обретаю привычное спокойствие, тревога отступает.

Все еще чересчур веселая и оживленная, она начинает готовить нам ужин. Я поддразниваю ее:

— В другой раз я тебя провожу.

— Пожалуй, не захочешь.

Она звонко смеется. Я спрашиваю:

— Почему же?

— Женщине это легче, чем мужчине.

Боится обидеть меня? Я снова чувствую себя таким одиноким, но вида не подаю. Спит она или бодрствует, ей всегда надо быть начеку, таков ее удел. Она заслоняет, спасает меня, сама берет послание из чужих рук. Она никогда не дрогнет, никогда не отступится, никогда ничего не забудет.

Ночь проходит спокойно. На другой день утро такое же ясное, как и накануне. Так мало надо, чтобы вновь вернуть доверие всему городу, вдохнуть в население надежду. Новые сооружения с прежним ожесточением стремятся ввысь и вширь, стучат, свистят, грохочут. Пускай себе. Ириасов что-то не видно. Может, они переселились куда?