Кто хочет стать президентом?

Сразу вслед за приступом бешенства пришла тоскливая мысль о том, что никогда ему не стать начальником управления. Надо было вовремя переходить под руку олигарха. А он все хитрил, выкраивал, с одной стороны, смотрел сквозь пальцы на то, как начинают работать на молодого богатея его, Шинкаря, прямые подчиненные, с другой – изображал независимость, как будто представлял собой воплощенную фразу «За державу обидно». Расчет, переходящий в трусость. Стремление сохранить статус кво при любом исходе выборов обернется неприятностями при любом их исходе. Шинкарь знал фамилию того, кто займет его место в случае победы кандидатуры олигарха. Захаров. И ведь всего-навсего капитан. Ничего, обмаерят. А он, Шинкарь, заранее начавший огораживать для себя должность всего лишь зама как реальную цель, вылетит с позором в участковые. Хоть так, хоть эдак.

Но что теперь делать? Срочно начать предавать Гнатова? С удовольствием бы, но как? С чего начать?

И тут зазвонил телефон.

Подполковник с отвращением повернул к нему свою несчастную голову. Взял трубку. Морщась, поднес к уху. – Привет, коллега!

Голова Шинкаря дернулась как ударенная.

Звонил Захаров. Звонил, как всегда, бодро, весело.

– Я к тебе за помощью, супермайор.

– Чего надо? – прохрипел в трубку Шинкарь. Формально Захаров состоял у него в подчинении, но давно уже взял такой тон, что это он опекает старого товарища, учит уму-разуму, наставляет на путь. Приходилось терпеть – даже при младших офицерах. Стоит ли говорить, что Захарова Шинкарь ненавидел от всей души.

– Я слышал, наши людишки словили двух заграничных девок на поезде.

«Вот оно, – екнуло в области сердца у Шинкаря. – Как распространяется информация! Завтра небось уже и газеты напишут. Прямо Чикаго сраное».

– Словили.

– И что ты с ними нацелен делать?

– С кашей есть.

– Понимаю, закон есть закон.

– Иногда надо поступать и по закону.

– Золотые слова.

– Спасибо, что похвалил.

– Так вот я зачем тебе и звоню: давай я ими займусь. Шинкарь помедлил.

– Что значит «займусь»?

– Как ни крути, такие случаи должны проходить по моему отделу, вот я в официальном порядке и…

– Погоди.

– Чего годить, у меня уже машина под парами. Где ты, говоришь, они сидят?

– На вокзале, в комнате милиции.

– В обезьяннике?

Шинкарь вздохнул. Захаров хмыкнул в трубку.

– Ну, будем надеяться, что там народу не перебор. Так я выезжаю?

Шинкарь медлил. Он никак не мог понять, в чем тут выгода Захарова. Зачем тому его выручать?

– Приму все чин чином, с рук на руки, по бумажкам. Да чего ты менжуешься? Знаю я, что там Босой своей рожей поучаствовал, – улажу. Только это за отдельную плату.

– Какую еще плату?!

– Литр с тебя.

Плата за такую услугу была столь ничтожной, что исполняющий обязанности неуверенно заерзал на месте. Он уже многое понял. Американки эти – не простые американки. Захаров рассчитывает их как-то раскрутить себе на пользу. Вот только вид пользы оставался полной загадкой. Жадность проснулась в подполковнике Шинкаре. А может, это не из беды его вызволяют, а жар-птицу из рук тихонько выманивают? Может, самому исхитриться да и сыграть на американском случае?! Сейчас выпустишь, а завтра локти кусай с плачем.

Но сколько ни вертел в голове Шинкарь эту ситуацию, все никак она из большой головной боли не превращалась во что-то похожее на профессиональную корону.

– Так что?

– Да бери. Только литр не с меня, а с тебя, Захаров. На том конце удовлетворенно крякнули.

– Ну ты и хват, братан, всегда все по-твоему выходит. Захаров положил трубку. Шинкарь остался в полной уверенности, что его обманули, но дал себе слово любой ценой разобраться, в чем именно.

Глава девятнадцатая Почтительная дочь

Москва, аэропорт Домодедово

Нина села на заднее сиденье машины и отвернулась к окну. Настроение у нее было паршивое. Ее миссия в Калинове и, беря шире, при Винглинском провалилась. А ведь сколько было прекраснодушных предвкушений, какие красивые намерения! Был момент, когда начало казаться: что-то получается. Маленький человек-женщина зажил с нарастающим ощущением, что приносит большую пользу обществу. И все – черту под хвост. Жизнь взяла грубой рукой за обмотанный вокруг птичьей шеи шарф и приложила тонким остроносым личиком об огромный грубый стол реальности.

За окном крутился, искрясь в проносящихся мимо облаках фонарного света, мелкий сухой легкомысленный снежок. У человека, настроенного не так мрачно, невольно возникла бы искрящаяся праздничность на сердце, но Нина была не готова к метеорологическим подаркам холодной московской земли. Ей бы больше подошел буран или другая какая-нибудь погодная гадость.