Кто изобрел Вселенную?

Просидев с месяц в отделе естественных наук школьной библиотеки (дело было в начале 1971 года) я наткнулся на стеллаж, которого раньше не замечал: «История и философия науки». У меня было мало времени на изучение подобного материала, и я привык считать, что это просто необоснованная критика простых непреложных истин естественных наук со стороны тех, кто их боится. Философия, с моей точки зрения, сводилась к бесцельному умствованию по вопросам, на которые легко и просто ответит любой ученый после нескольких продуманных экспериментов. Зачем тогда это все? Но потом, подумав, я решил, что эти книги стоит перелистать. Если я прав, что я теряю?

К тому времени, как я дочитал довольно скудный библиотечный запас книг на эту тему, я понял, что мне надо многое переосмыслить. Оказалось, что история и философия науки – это вовсе не скудоумное мракобесие, чинящее ненужные препятствия на пути научного прогресса: они задают самые главные вопросы о надежности и пределах научных знаний. Это были вопросы, с которыми я раньше не сталкивался: например, недостаточная детерминированность теорий данными, радикальная смена теорий в истории науки, трудности в постановке «решающего эксперимента» и невероятно сложные вопросы, связанные с «наилучшим объяснением» базы наблюдательных данных. Я был потрясен. Мое налаженное мировоззрение пошатнулось, словно под напором прилива, из-за которого помутнели чистые, тихие, а главное – простые воды всего, что я считал научной истиной.

Оказалось, все гораздо сложнее, чем я думал. У меня открылись глаза, и я понял, что уже не смогу вернуться к упрощенческому подходу к естественным наукам. Раньше я относился к ним по-детски невинно и втайне мечтал так и остаться в этой прекрасной тихой гавани. Думаю, в глубине души я горько раскаивался, что вообще взялся за эти книги и подверг сомнению простые истины моей научной юности. Но путь обратно был отрезан. Я ступил за порог, о существовании которого раньше и не подозревал, и теперь был волей-неволей вынужден обживаться в новом мире.

Выяснилось, что я уже не могу придерживаться прежних, как я теперь понимал, наивных представлений, что единственные достоверные знания – это знания научные, основанные на эмпирических данных. Мне стало ясно, что целый ряд вопросов, от которых я отмахивался, которые считал бессмысленными или нецелесообразными, придется пересмотреть. В том числе и вопрос о Боге. Мне пришлось отказаться от несколько догматических представлений, что из науки обязательно следует атеизм, и я начал понимать, что мир природы можно описывать самыми разными концепциями – природу можно толковать разными способами, не поступаясь при этом интеллектуальной целостностью. Как же теперь с этим быть?

Обогащенное понимание реальности

Лично мне удалось заново обрести обогащенное понимание и принятие физического мира благодаря вере в Бога, и это произошло в Оксфорде. Это решение было достаточно интеллектуальное, что называется, принятое головой, а не сердцем – просто я все лучше понимал, что вера в Бога привносит в жизнь и в науку гораздо больше смысла, чем атеизм. Эмоциональной потребности в идее Бога я не ощущал и был полностью готов принять нигилистическую позицию, если это будет оправданно. Но я ошибочно полагал, что его холодность – свидетельство истинности. А между тем истина вполне могла оказаться привлекательной.

Я уже открыл для себя, как прекрасна и удивительна природа, и понял, что «Мы обретали опыт, но смысл от нас ускользал», как писал Т. С. Элиот (пер. А. Сергеева). Постепенно я пришел к мировоззрению, которое так остроумно описал К. С. Льюис: «Я верю в христианство, как верю в то, что солнце взошло – не только потому, что вижу его, но и потому, что при его свете вижу все остальное»[9]. Как будто интеллектуальное солнце взошло и осветило научный пейзаж у меня перед глазами, и мне стали видны детали и взаимосвязи, которые я иначе совсем упустил бы. Раньше меня привлекал атеизм – мне импонировал минимализм его интеллектуальных потребностей; а теперь я открывал сокровищницу интеллектуальных выводов христианства.