Кто ищет, тот всегда найдёт

Так, понял я. Здесь каким-то хирургическим способом всех осредняют под размеры спецовок. Пусть, я не прочь укоротиться в ногах и руках и развернуться в плечах, но у меня и голова далеко торчит…

— Что, — робко спрашиваю, — в этом хоронят?

— Кто сказал? — взметнулась оскорблённая гардеробщица.

— Патологоанатомша.

— Какая патологоанатомша?

— Что со мной приходила.

— Верка, что ли?

— Какая Верка?

— Не познакомился, что ль?

— Слава богу, нет.

— А ну тебя, баламут! — в сердцах обозвала добрая тётя. — Иди на первый этаж к дежурному врачу, она тебе всадит в задницу укол, чтобы мозги прочистились. Возьми костыли.

Обрадованный перспективой, я поспешил по указанному адресу. Помогали и настоящие костыли, до того удобные, что захотелось пойти обратно, хотя бы до таёжного домика, подальше от унижающего укола.

На первом этаже недалеко от входа и рядом с внутренним мини-холлом сидела за письменным столом с включенной настольной лампой под зелёным абажуром молодая врачиха, позвавшая меня, как только я с шумом вошёл.

— Иди сюда.

В этом мед-изоляторе к больным, чтобы помнили о своей неполноценности и не вздумали рыпаться, когда их лечат-калечат, все обращались на «ты». Как к солдатам. Приходилось терпеть, а то вдруг всадят укольчик не туда, куда надо, и не тот, что надо. Попробуй потом с того света пожаловаться. С ними не поспоришь, избави бог. Входящий сюда — забудь себя, не ты здесь, а твоя болячка, ей всё внимание, а ты приложение!

Подкостылял.

— Садись.

— Ничего, постою, — вежливо отказался я. Не объяснять же симпатичной женщине, что сидеть не позволяет обугленная задница, и укол в неё крайне нежелателен. Нет, здесь лучше не болтать лишнего.

Не настаивая, врачиха выложила бланк анкеты и приготовилась выворачивать новичка наизнанку.

Господи! Если бы ты только знал, сколько я уже таких заполнил и на сколько дурацких вопросов ответил, подчас сам сомневаясь в достоверности ответов. Можно посчитать. Первой была, когда дали паспорт; второй, когда затащили в комсомол; третьей, когда зачислили всё-таки в институт; четвёртой, когда приобщили через военную кафедру к армии; пятой, когда включили в профсоюз; шестой, когда приняли на работу; седьмой, когда допустили к секретным документам; восьмая будет здесь. В садик я не ходил, а про пионерскую анкету не помню. Вывернутый наружу, я застолбился в комсомоле, в милиции, в наробразе, в ВЦСПС, в Минобороны, в Мингеологии, в КГБ, теперь в Минздраве. Наверное, ещё кому-нибудь понадоблюсь. Анкетами своими я горжусь: в них сплошь «нет», «не» и прочерки: не состою, не знаю, не имею, не был, не участвовал, не судим, — тьфу, тьфу, тьфу! — а утвердительно ответить смог, не сомневаясь, только трижды: родился, учился, живу. КГБэшник недовольно оглядел меня и с угрозой сообщил, что с такой анкетой я буду самым подозрительным элементом в районе.

Когда все «не» и «нет» были перечислены, и начата моя медистория, врачиха позвала:

— Ксюша!

Из дальней двери появилась невысокая толстушка в помятом и не очень свежем халате и в косынке вместо колпака. Сразу стало понятно, кто здесь работает, а кого помечают колпаками.

— Куда мы его?

Хотелось бы на кровать.

— В шестую можно, — вяло предложила усталая медсестра.

— А кто там у нас?

— Двое с переломами, один с головой.

От сердца отлегло: хотя бы один с головой.

— Отведи. Покажешь и в перевязочную.

— Нельзя ли, — промямлил я искательно, проявив вредную здесь инициативу, — где-нибудь отмыться. Целый день в пути — уши запылились.

Не поддавшись на тонкий гигиенический юмор, врачиха разрешила:

— Покажи, Ксюша. — И сердито мне: — Не задерживайся: ты не один у меня.

Ясно: здесь всё надо делать в темпе, впопыхах, чтобы не задерживать лечебного конвейера, а то вытолкнут с ленты или не успеют обработать и улетишь прямо в морг.

В чеховской палате с четырьмя железными койками, четырьмя тумбочками, столом и четырьмя стульями в окружении голых побелённых стен нас встретили угрожающе выставленная толстая рука в гипсе, поднятая пушечным стволом загипсованная нога и головной гипсовый скафандр. И я тут же представил, что и у меня будет гипсовая нога, гипсовая рука и, конечно, гипсовая голова. Иначе, зачем бы меня ввергли в эту устрашающую компанию гипсовиков.

— Здравствуйте, — испуганно поздоровался я, не отходя от порога.

— Привет, — буркнула рука.

— Напарник, — определила нога.

А скафандр только поднял руку.

— Вот твоя койка, — представила Ксюша самую дорогую для меня сейчас подругу. — Бери полотенце, пойдём.

В тесной умывалке, выкрашенной в мрачный тёмно-зелёный цвет для того, чтобы долго не задерживались, понравились раковины — три на уровне пояса и две на уровне колен, удобно мыть и голову, и ноги, и всё, что промежду ними.

— Недолго, — повторила Ксюша требование врачихи и ушла.