Кто ее убил

— Нешто мы каждый раз носим его с собой! Вы присылали к Сметанину сказать, что вам нужно новые рамы приделать, хозяин прислал меня договориться и снять мерку, — отвечал тот. Это был Михайло Зайко.

— А вы от Сметанина?

— Точно так.

— Хорошо, иди в комнаты. Аграфена, и ты со мной. Сюда,

— сказала старушка и поднялась вверх по лестнице. Парень, тяжело ступая, следовал за ней. Крутая ли лестница и быстрый подъем по ней вызвали аномалии в сердце старушки, или ей так уж крайне не понравилась физиономия парня-столяра — она решительно не могла дать себе отчета, но только сердце все чаще и чаще стучало и так трепетно ныло. Взойдя на площадку, она оглянулась еще раз на парня и сказала:

— Да, вы, быть может, дорого возьмете?

— Это как будет угодно вашей милости. Вы не обидите нас.

Последняя фраза понравилась старушке и m-me Паулус впустила его в свою комнату.

— Пока только в этой спальне сделаете две рамы, а остальные по весне, — в раздумьи произнесла она и невольно потупила взор. Но вот старушка глянула сбоку на человека, уже усердно снимавшего с рам мерку и, как казалось, всецело поглощенного этой работой. Вдруг что-то толкнуло ее в грудь и она почувствовала сильный припадок сердцебиения.

— Аграфена, капель мне скорей валериановых!.. Мне дурно, дурно!.. — невнятно говорила старуха. — Иди, голубчик, не надо рам, после… после, — замахала она руками на парня.

Тот стоял и не двигался.

— Барыне дурно, уходите, — пояснила кухарка, очевидно, изучившая до тонкостей все привычки своей причудливой госпожи.

— Прощайте, — многозначительно произнес мастеровой и вышел.

Аграфена проводила его черным ходом.

— Ах, какая эфиопская рожа! Удивительная рожа. Я будто его где-то видела. Никого не принимать от Сметанина, — сделала она распоряжение.

Старушка приступила к обеду, состоящему из микроскопической порции манной каши, причем и ту еще разделила с белой кошкой в цветном ошейнике.

Сумерки быстро надвинулись. Паулус прошлась по двору, расплатилась с поденным, горячо поспорив с ним по поводу полустертого двугривенника. М-те Паулус доказывала его действительность, а рабочий не соглашался его принять, так как разглядел в нем дыру, залепленную оловом. Наконец, победг осталась за Доротеей Карловной.

— С ней сам сатана уморился бы говорить, — нахмурив лоб, грубо буркнул поденщик в сторону дворника и, резко изменив тон, произнес: — Что ж, дядя, идем в гостиницу?

— Пускай заснет хозяйка, — она в g часов ложится всегда, — отвечал Сосфен, очевидно, сгорая, желанием освежить прогулкой свою затхлую жизнь, и продолжал: — постучи ко мне в девятом часу, только не очень сильно, чтобы она не услышала.

Они расстались. Свечерело.

Аграфена зажгла единственную лампу в спальне Доротеи Карловны и, получив инструкции на завтрашний день, удалилась к себе в кухню.

Паулус раскрыла приходо-расходную книгу и отметила там кой-что. Спустя некоторое время она взяла из массивного комода колоду карт далеко не первой свежести, таинственно пошептала и разложила. Как нарочно, ей падала все черная масть — пиковый туз и пиковая дама.

— Что такое? громадная неприятность и будто смерть, — рассуждала она вслух сама с собою.

В белом чепце на седой голове и в капоте Паулус сама напоминала пиковую даму.

Часы глухо и мерно пробили полночь.

— Ого! Когда же со мной случалось, чтобы я так долго засиживалась, — подумала старуха, сложила карты, прочитала короткую молитву и начала укладываться в постель. Она сбросила с ног теплые сапожки, которые постоянно носила зимой и летом, погасила лампаду и прилегла.

Старушке не спалось. Она долго ворочалась с боку на бок: тяжелое, щемящее чувство властно захватило ее душу, по временам струйка панического ужаса, казалось, насквозь пронизывала ее. Наконец, она забылась, но и во сне кошмары преследовали ее и нарушали обычный покой, Вдруг ее разбудил какой-то неопределенный шум. Будто звон разбитого стекла коснулся ее слуха. Старуха в ужасе проснулась, но скоро успокоилась и подумала: не кошка ли вспрыгнула на стол и не разбила ли она зеркала, и только что хотела чиркнуть спичкой, как ветхая рама шумно упала на пол. Прошло несколько мучительных мгновений — в комнату чрез окошко ворвалось несколько человек. Паулус принялась неистово кричать и искать в темноте кнопку электрического звонка, но разбойники набросились на нее и сдавили ей горло. Один из них зажег спичку и осмотрелся. Огонь на минуту осветил его широкое обрюзгшее лицо и полуобезумевшая от страху старуха узнала в нем мастера от Сметанина; он завесил окно тяжелой шторой из зеленой материи, другой — зажег ее лампу.

Душегубов оказалось трое: — Степан Шкуренко, Босяков и Зайко. Все действия их поражали не только быстротою и ловкостью, но во всем носили также отпечаток строгой обдуманности.

Лишь только лампа успела осветить комнату, как Зайко бросился на старушку и принялся ее душить. Она билась, хрипела в руках злодея.

— Живуча, как кошка, — произнес Зайко и, схватив из кармана кистень, ударил ее по голове раз, другой.

Брызнула кровь и старуха уже не дышала, прикрытая небрежно одеялом.