Кто ее убил

Впрочем, молодой человек иногда действовал не по собственной инициативе, а лишь служил послушным орудием в руках более опытных людей; они ворочали им, как пешкой, и загребали жар чужими руками, причем львиная доля барышей оставалась у них. Натуре этого lazzaroni, несмотря на кажущиеся противоречия, было присуще мягкосердие; может быть, женское воспитание невольно сказывалось в нем. За дурное слово, обиду Иван вспыхнет на мгновение, выхватит нож, но руки его еще не были обагрены кровью. Зато в области воровских проделок он не имел соперников.

Михайло Зайко родился в семье Чигиринского казака и рано отбился от дому. Сначала он ходил с косой по степи, но вскоре работа приелась ему. Зайко слыхал, что в больших городах живется вольготней людям, попытал счастья в Одессе, Новгороде и др.; наконец, уже всесветным бродягой попал он в Киев и здесь нашел обширное поле для приложения своих способностей.

Случалось, что он записывался в конторы, нанимался к господам в дворники, лакеи, ловко обкрадывал их при помощи сподручных людей, а сам всегда оставался в стороне и даже не одно душегубство насчитывал на своей совести.

Случайно, в одной веселой компании, он встретился с Иваном Босяковым и принял его под свое покровительство.

II.

За городом, в гористой местности, быстро выросла и образовалась новая улица, именуемая Макарьевской. Там в ряд, точно грибы после дождя, выстроились новые домики. Один из них, в значительном отдалении от соседей, крытый железом, обращал на себя невольное внимание прохожего законченностью и тщательностью отделки.

Извозчик остановился около ворот этого дома. Три кудлатых пса с лаем выскочили из подворотни и бросились на прибывших. Клим Терентьич расплатился с извозчиком и отпустил его.

Дождь на время перестал; небо по-прежнему оставалось хмурым, неприветливым. Дождевые облака сплошным покровом залегли и нависли над землей.

Дверь маленького домика скрипнула: на пороге, с фонарем в руках, появилась молодая девушка с доенкой в руках, прикрытой полотенцем, а за ней полнотелый приземистый старичок с белой бородой и острым, как бритва, взглядом.

— Кто здесь?… А, дорогие гости, пожалуйте, — приветствовал он, расплываясь добродушной улыбкой гостеприимства. — Отчего запоздали?

— Нельзя было: молодцы — народ несговорчивый, трудно с ними ладить.

— Здравствуй, Ваня. Как поживаешь, сынок? — и он ввел гостей сначала в переднюю, небольшую комнатку, где стоял кованый железом сундук, крытый ковром.

Здесь гости посбрасывали с себя верхнее платье, вытерли ноги о соломенный половик, лежавший у порога. Клим Терентьич вынул из кармана маленький металлический гребешок и поправил бороду, после чего все трое вступили во вторую комнату, служащую, очевидно, приемной. Та оказалась довольно просторной и нарядной: около стены, близко ко входным дверям, помещался массивный дубовый шкаф с стеклянной дверцей, где стояла посуда и множество увесистых банок с вареньем из всевозможных ягод: крыжовника, вишен, райских яблочек и проч., а также бутылки с наливками.

Около противоположной стены находился диван, обитый турецкой материей, круглый стол, застланный плюшевой скатертью, и два серебряных подсвечника на нем. На дверях в спальню висели тяжелые портьеры. На окнах цветы. Одним словом, обстановка вполне приличная и даже комфортабельная.

Хозяин выглядел изнеженным, выхоленным; особенно поражали его руки: белые, пухлые, со множеством колец и перстней с изумрудами, бирюзой и другими камнями. Шелковая сорочка, с повязанным вокруг шеи галстуком, застегивалась золотыми запонками. Сюртук настоящего английского сукна, на ногах мягкие, удобные туфли.

Лампа-молния, под зеленым абажуром, лила мягкий, ласкающий свет. В углу стояла этажерка с множеством книг смешанного содержания — светских и религиозных. Между религиозными находились: Библия, жития некоторых святых, разрозненный том «Потерянного рая» Мильтона, и наряду с этим «Тарас Черномор», «Стенька Разин» и другие.

На стене висело несколько картин в приличных багетовых рамах.

— Присаживайтесь, — говорил выхоленный старичок: — сейчас выйдет супружница. Степанида Гавриловна, подите сюда! — крикнул он.

Из спальни послышался будто прыжок с мягкой постели и, покачиваясь на толстых ножках, утицей выплыла рыхлая, дородная старушка в косынке на голове и чесучовой кофточке. По ее белому, пухлому лицу скользила добродушная улыбка сытого довольства.

Клим Терентьич встал при ее входе.

— Здравствуйте, куманек и ты, Ваня, а вашего имени, отчества, извините, не знаю, — ласково обратилась она к Зайку.

Тот пробормотал ей что-то. Комфорт и кажущееся богатство старичков действовали на него подавляющим образом, возбуждая не то удивление, не то зависть.

— Сейчас самоварчик подадут. Прислуга наша пошла корову доить, — сказала хозяйка.

— Давно приобрели коровку-то? — спросил Клим Терентьич.