Ксеноцид

— Да не за что, — ответила она. Валентина отвечала всегда на то, что люди думали, а не говорили.

— Не рассказывай Якту, — шепнул Миро.

— О чем ты говоришь. Мы просто поговорили.

Она поднялась и вышла, закрывая за собой дверь. Хороший парень. Валентине понравилось, как он признался, что мнение Якта его тоже волнует. И важно ли то, что сегодняшние его слезы отчасти были пролиты и над собой? Она и сама пару раз плакала по подобной причине. Почти всегда, вспомнилось ей, печаль всегда относится к потере того, кто тоскует.

Глава 5 ЛУЗИТАНСКИЙ ФЛОТ

Эндер утверждает, что когда сюда прибудет флот Звездного Конгресса, то он пожелает уничтожить этот мир.

Интересно.

Вы не боитесь смерти?

Мы не собираемся оставаться здесь до их прибытия.

Цинь-цзяо уже не была маленькой девочкой, прячущей кровоточащие руки. Когда было выяснено, что она богослышащая, жизнь ее коренным образом переменилась. В возрасте десяти лет она восприняла голос богов и собственное место в жизни. Она научилась принимать привилегии и честь как дары, предназначенные, по сути своей, богам, а не для себя. Она вовсе не была тщеславной — этому научил ее отец. Совсем наоборот, с течением времени она становилась все более покорной, поскольку люди и боги возлагали на ее плечах все большее и большее бремя.

К своим обязанностям она относилась очень серьезно и даже находила в них радость. В течение десяти лет она получила свое трудное, но великолепное образование. Собственное тело Цинь-цзяо тренировала и совершенствовала в компании других детей: в беге, плавании, конной езде, во владении мечом, шестом и в боях без оружия. Ее память, равно как и память ее ровесников, заполнили чужие слова: на старке, повсеместно применяемом языке звезд, вводимом и в компьютеры; на древнекитайском, выпеваемом гортанными звуками и записываемом красивыми иероглифами на рисовой бумаге или песке; и на ново-китайском, на котором обычно все разговаривали, а писали буквами нормального алфавита на обычной бумаге или на земле. И никого не удивляло — за исключением самой Цинь-цзяо — что эти языки она выучила намного быстрее и тщательнее, чем остальные дети.

Некоторые преподаватели приходили только к ней. Таким именно образом она знакомилась с естественными науками и историей, с математикой и музыкой. Каждую неделю она приходила к отцу и проводила с ним половину дня. Девочка показывала ему, чему научилась за это время, и ждала оценки. Похвала из отцовских уст заставляла Цинь-цзяо от радости плясать всю обратную дорогу; в результате же малейшего укора она целыми часами прослеживала древесные слои в классе. Только лишь после того она чувствовала себя достойной вернуться к занятиям.

Часть ее обучения проходила в одиночестве. Цинь-цзяо понимала, насколько силен ее отец: он мог долгое время сопротивляться приказаниям богов. Девочка знала, что когда боги требуют ритуального очищения, желание… потребность послушания столь огромна, что им невозможно отказать. И все же, отцу это удавалось — во всяком случае, столь долго, что никогда не проводил ритуал на людях. Цинь-цзяо тоже хотела обладать подобной силой; потому-то она и начала обучаться науке задержки. Когда боги давали понять ее поразительно недостойное поведение, когда глаза сами начинали искать в досках пола древесные слои, или же когда ладони начинали казаться ей невыносимо грязными, она начинала ждать, пытаясь сконцентрироваться на том, в чем принимала участие, и оттягивая ритуал как можно на дольше.

Поначалу триумфом было достижение целой минуты. Когда же сопротивление, в конце концов, ломалось, боги наказывали девочку, делая очищение более сложным, более трудоемким, чем обычно.

Но Цинь-цзяо не отступала. Ведь она же была дочерью Хань Фей-цы. И со временем, спустя несколько лет, она открыла то, что отец ее уже знал: можно жить с этим желанием, замыкая его внутри себя на целые часы, будто ясное пламя, схороненное в шкатулке из полупрозрачного нефрита — опасный, страшный огонь богов, пылающий у нее в сердце.

Впоследствии, оставшись в одиночестве, она могла отворить эту шкатулку и выпустить пламя. Не в едином чудовищном извержении, но тихонько, постепенно, заполняя ее светом, когда сама она склоняла голову и прослеживала древесные слои в досках пола или же, стоя над освященной посудиной, спокойно и методично оттирала руки пемзой, золой и алоэ.

Таким вот образом использовала она гневный голос богов, чтобы научиться дисциплине почитания. Только лишь в редкие мгновения внезапной растерянности Цинь-цзяо теряла контроль над собой и бросалась на пол при учителях или гостях. Подобное унижение она воспринимала как напоминание, что власть богов абсолютна, что только лишь ради собственной забавы они обычно позволяют девочке контролировать себя. Цинь-цзяо довольствовалась этой несовершенной дисциплиной. Ведь она же и не могла равняться в совершенстве с отцом. Его необыкновенное благородство рождалось из уважения, которым дарили его боги. Они не требовали публичного унижения. Она же сама пока что ничего не совершила, чтобы заслужить подобную честь.