Ксеноцид

— Я вовсе не хотела восставать… — Она не смогла закончить предложение — в ее слова закралась очевидная ложь.

Отец, разумеется, прекрасно ее понял:

— Я слышу, как срывается твой голос и твои слова уходят в ничто. Это потому, что ты сама понимаешь: то, что ты сейчас говоришь, — неправда. Забыв все, чему я тебя учил, ты решилась восстать против Звездного Конгресса. — В голосе его прозвучала нежность. — Ради меня ты пошла против Конгресса.

— Ты мой прародитель. Я обязана тебе большим, чем им.

— Я твой отец. Я стану твоим предком, только когда умру.

— Тогда я сделала это ради матери. Если правители когда-нибудь лишатся благоволения небес, я стану самым заклятым их врагом, ибо я буду служить настоящим богам.

И когда она произнесла это, Цин-чжао сама почувствовала, что ее слова превратились в опасную полуправду. Всего считанные минуты назад — перед тем, как ее остановила дверь, — разве она не готова была пойти даже против богов, чтобы спасти отца? «Я ужасная, самая нечестивая дочь во всей Вселенной», — подумала она.

— Я хочу сказать тебе, моя Во Славе Блистательная дочь, что противостояние Конгрессу ничего хорошего мне не принесет. И тебе тоже. Но я прощаю твою бесконечную любовь ко мне. Это наиболее невинное и неопасное из всех прегрешений.

Он улыбнулся. Его улыбка несколько успокоила ее, хоть она и говорила себе, что не заслуживает одобрения. К Цин-чжао вернулась способность размышлять, и она вновь обратилась к волнующей ее загадке.

— Ты знал, что это дело рук богов, и все же заставил меня искать ответ.

— Однако правильно ли ты поставила перед собой вопрос? — спросил отец. — Вопрос, ответ на который мы ищем, звучит так: «Каким образом боги совершили это?»

— Откуда мне знать? — удивилась Цин-чжао. — Они могли уничтожить флот, спрятать его где-нибудь или перенести в потайное местечко к себе, на Запад…

— Цин-чжао! Посмотри на меня. И внимательно выслушай.

Она подняла глаза. Отданный резким тоном приказ принес ей необходимое успокоение, направил мысли в нужное русло.

— Одной-единственной вещи я пытался научить тебя всю свою жизнь, Цин-чжао, и сейчас тебе пришла пора осознать ее. Боги ответственны за все, что происходит, но они никогда не действуют в открытую. Только в обличии. Ты слышишь меня?

Она кивнула. Он повторял ей эти слова сотни раз.

— Ты слышишь, но не понимаешь меня, даже сейчас, — вздохнул отец. — Боги избрали в слуги людей Пути, Цин-чжао. Только мы можем слышать их голоса. И только нам дозволено увидеть и понять, что они первопричина всего, что было, есть и будет. Для других людей их деяния остаются в тайне, превращаются в загадку. Твоя задача заключается не в том, чтобы открыть истинную причину исчезновения флота на Лузитанию, — весь Путь сразу понял, что так пожелали боги и случилось это только по их воле. Твоя задача — открыть тот лик, который создали себе боги на этот раз.

Цин-чжао ощутила небывалую опустошенность, голова ее слегка кружилась. Она была уверена, что нашла ответ, что справилась с заданием. А теперь все начиналось сызнова. Ее ответ был верным, но теперь изменилось само задание.

— Сейчас, когда мы не можем найти естественного объяснения, боги предстают обнаженными перед глазами всего человечества — как верующего, так и неверующего. Боги наги, и мы должны облачить их. Мы должны выявить ту цепь событий, которая была создана ими для объяснения таинственного исчезновения флота, чтобы придать ему естественный вид в глазах неверующих. Мне казалось, ты понимаешь это. Мы служим Звездному Конгрессу, но, служа Конгрессу, мы также почитаем богов. Боги желают, чтобы мы обманули Конгресс, а Конгресс просто жаждет быть обманутым.

Цин-чжао кивнула, онемев от охватившего ее разочарования — задача по-прежнему осталась невыполненной.

— Ты считаешь меня бессердечным? — спросил отец. — Или нечестным? Может, я слишком жесток к неверующим?

— Как может дочь судить своего отца? — прошептала Цин-чжао.

— Может, — утвердительно кивнул отец. — Каждый божий день одни люди судят других. Вопрос только в том, мудры ли мы в своих суждениях.

— Тогда я считаю, что в том, чтобы говорить с неверующими на неверном языке, особого греха нет, — ответила Цин-чжао.

Не мелькнула ли улыбка в уголках его рта? Или она ошиблась?

— Ты действительно поняла, — торжественно произнес отец. — Если когда-нибудь Конгресс придет к нам, смиренно вопрошая об истинной правде, тогда мы научим их Пути, и они станут частью его. До того времени мы служим богам, помогая неверующим обманывать себя мыслями, будто все на свете имеет естественное объяснение.

Цин-чжао низко поклонилась, чуть не коснувшись головой пола:

— Ты не раз пытался научить меня этому, но до сегодняшнего дня передо мной никогда не стояло проблемы, которая основывалась бы на этой истине. Прости глупость недостойной дочери.