концу дробилки. По транспортеру из дробилки плывет ГРАВИЙ. Гравий - это
песок и камни, самый большой из которых не больше фаланги моего пальца.
- Вот она - основа прогресса, - произносит механик и подставляет
ладонь под струю гравия. - Это - бетон, это дороги, это цивилизация!
И чихает.
- Во! Значит, правду говорю!
Затем мы фотографируемся на фоне кучи гравия. И расписываемся на
какой-то большой бумаге. Опять пьем чай и летим назад. Все радостные,
оживленные, и от чудиков слегка пахнет алкоголем. Даже от Ксапы. Когда
успели? Вместе же чай пили... Но это не важно. Другой вопрос меня
интересует.
Неужели камнедробилка важнее экскаватора, самосвала и других машин?
Рыська сидит, нахохлившись, у входа в СТАЦИОНАР, грызет костяшки
пальцев. Сажусь рядом.
- Что-то не так?
- Все не так. Тсс! - шепчет Рыська. - Они за стеной. Палпалыч
перевязку делает.
Прислушиваемся. Шуршание, негромко звякает металл. Но доносящийся
голос не Палпалыча, а Светы.
- ... Если из-за каждого мишки руку терять, тебя на третьего
медведя уже не хватит, - вправляет парнишке мозги Света. - А мне нужен
помощник. Охотник теперь из тебя так себе, а учитель может получиться
очень хороший. Читать ты научился быстрее многих. Давить не буду, подумай
день-другой, потом еще поговорим.
- Она хочет, чтоб Самур детей учил. Разве это мужская работа?
- Не знаю, - честно говорю я. - Я из учителей только Свету знаю. Но
ты ее мускулы видела? Наверно, не так просто учителем быть, если Света
такая могучая. А как она по утрам бегает! А как гири поднимает! Идем,
попробуешь ее гирю поднять.
Удивила меня Рыська. Честно скажу, удивила. Сначала двумя руками
двухпудовку поднимает, потом - одной рукой. А затем - две сразу! Тяжело
ей это дается, но ведь справилась! Кроме Светы, две гири сразу из баб
только Жамах поднимала. Ксапа говорила, раньше тоже поднимала, но теперь,
с переломанными ребрами, еще нескоро сможет железо тягать.
- А ты сильна, охотница!
- Нужно же в семье кому-то охотником быть. Если этот бестолковый...
- Ша! - рявкаю я. - Еще раз Самура бестолковым назовешь, по попе
настучу.
- Ну, настучи, - соглашается Рыська. Но он же на голову обиженный!
Мне из-за него теперь с одноруким жить. Зачем он один полез на медведя?
Трудно было меня позвать? Фред не постеснялся вас позвать, когда своего
медведя убил. А этот дурак...
- Сядь, - говорю я. И сажусь первым. - Если ты каждый день
будешь с ним ругаться, вы никогда счастливо жить не сможете. Ему сейчас
и так тяжело, а тут еще ты ругаешься. Хочешь его счастливым увидеть
- поддерживай его, а не пили. Чтоб он со своим горем бежал к тебе, а не
от тебя, понятно?
- Понятно, - вяло соглашается Рыська. - Но он же на самом деле...
- Это знаешь ты, это знаю я. Но больше никто от тебя такого слышать
не должен.
- Поняла, не дура... Ну, вообще, дура, но не настолько, - хмыкает
Рыська. - Спасибо, Клык. Живи долго.
Ну вот! В наш язык уже и айгурские выражения затесались.
Возвращаемся с охоты. Один олень на пятерых охотников - баловство,
а не охота. Но холодильник забит продуктами. Это Михаил расплачивается
коровьими тушами за оленей, медведей, мамонтенка и миссионеров. Нам просто
свежатинки захотелось. Мышцы размяли, на лыжах пробежались, Рыську с
Самуром из хыза на свежий воздух вытащили. И обломали все рыськины мечты
о большой охоте.
Мудреныш, это же неправильно. Мы что, сами себя прокормить не
можем? - ноет она.
- Прошлую зиму прокормили, - отзывается Мудреныш. - Не били больше,
чем нужно, поэтому и на эту зиму хватило.
- На эту зиму хватило потому что русские нам мясо возят.
- Тоже верно. Если б не возили, к весне голод бы начался. Ты хочешь
поголодать немного?
- Не хочу. Но это же неправильно!
- Почему? Русские нам мясо возят, мы - айгурам. Спроси у Фархай,
сколько мы им волков набили.
Чуть на снег не сел. В таком РАКУРСЕ я полет к айгурам не
рассматривал. Ведь действительно, прилетели, набили волков, ни с того,
ни с сего отдали запросто так... Как чудики... Мы что, сами чудиками
стали? Это надо обдумать. Только на свежую голову. Вот приду домой,
поваляюсь на мягкой ПЕНКЕ часа два, отдохну, поем - и все обдумаю.
В большой комнате нашей "двухкомнатной квартиры" никого нет. Зато
за занавеской оживленное шушуканье. Снимаю доху, вешаю на вешалку.
Переодеваюсь в сухую теплую одежду, зажигаю бра и ложусь с книжкой на
постель. Когда я с книжкой, Ксапа меня заботами не грузит. И Жамах не
позволяет. Говорит, любые дела могут подождать.
Хорошо!.. Но голоса за стенкой отвлекают. Громким шепотом мои
женщины обсуждают, кто куда залетел, какие-то задержки на две недели,
и что две полоски - это полный пипец.
Почему две полоски - пипец? Три - я бы понял. Правильно Платон
говорит, понять женщину может только другая женщина.
- Колготки с детства учат нас, что две полоски - это жопа,
- раздается из-за занавески озорной голос Ксапы. - Ой, девочки, через
день ведь таблетки ела. Как я мужу скажу?
В полусонном состоянии вспоминаю, что колготки - это одна из любимых
ксапиных одежек. Прошлой зимой ей их здорово не хватало... Откладываю
книжку, выключаю бра и поворачиваюсь на бок. За занавеской наступает
тишина.