КС АП А ХУЛИ ГАНКА

- Значит, хорошо?

- Но ты-то лучше девки знаешь, к чему это приведет, - смеется Мудр.

Пристаю к Мудру. Что на этот раз Ксапа учудила?

- Я старый. Мне интереса нет такие вещи объяснять, - смеется

Мудр. - Ты у молодого спроси.

Пристаю к Мудренышу. Тот кривится, словно горьких ягод в рот набрал.

- Расскажи, - вступается за меня Мудр. - Клык - парнишка толковый.

- Когда мы от голода бегаем? - спрашивает Мудреныш. И сам отвечает:

- плохой, голодной зимой. Общество идет, старые да слабые отстают и

замерзают. Возвращаться смысла нет, кто отстал - тот замерз. Охотникам

легче, меньше ртов кормить. Первый раз летом от голода бежим.

- Так летом никто не замерз. Ксапа правильно делает.

- Ты же слышал, о чем мы с отцом говорили, - устало произносит

Мудреныш. - Долина маленькая. Через два года голодать будем. Лишние рты

не нужны. Ксапа этого не знает, как лучше старается.

Я оглядываюсь на Ксапу. Слова учит. Пристает ко всем, пальцем тычет

и спрашивает: "Как это назвать?" Или: "Можно подержать?" Ребятишки за ней

хвостом бегают. Бабы побаиваются - сильная, драться умеет. Хмырь к ней

пристал, два раза его об землю бросила, коленом на грудь встала, кулак

занесла. Но бить не стала, отходчивая. Поднялась, ему подняться помогла,

еще раз кулак под нос сунула и по-своему обругала. На баб прикрикнула,

которые над Хмырем посмеяться хотели. Теперь бабы ее побаиваются. Но

уважают. За то, что злобствовать не стала. И другим не дала.

Плохо у нее со словами. Я больше слов из ее языка запомнил, чем

она из нашего. Но старается. Некоторых девок степнячек заставлять надо.

Подходим к пещере. Все как всегда - одним нравится, другим - нет,

третьи боятся, что навес обвалится, четвертым темно внутри. Зимой никто

не жалуется, что темно.

Еды много, вода чистая, жизнь приходит в норму. Охотники чинят

оружие, штопают одежду. Бабы с детьми возятся, у костров хозяйничают.

Все улыбаются. Ксапа к Головачу пристает. Просит копье сделать. Головач

смеется, но делает. Нет, не настоящее копье, а как для подростка. Чтоб

все как у настоящего, только полегче, покороче, и чтоб за полдня сделать.

Зачем пацану хорошее копье? Все равно сломает. Бабе копье тем более не

нужно.

Ксапа еще полдня древко полирует, оглаживает, топает к Мудренышу,

протягивает.

- Я ломаю твой копье. Я несу новый.

Охотники, кто рядом, улыбки прячут, а Мудреныш теряется. Ясно, что

Ксапа ничего в оружии не понимает. Опять впросак попала. Уважаемому

охотнику на глазах у всех детское копье подарить - за это и схлопотать

можно. Мало ей одного синяка на скуле... Но ведь не понимает, что делает.

Как лучше хотела!

Мудреныш меня глазами ищет. Я только руки развел, да себя по шее

треснул. Мудреныш улыбается, берет копье, осматривает, к руке примеривает,

будто бросить собирается. Затем вкладывает копье Ксапе в руку и пальцы

на древке загибает.

- Учись охотиться с копьем, - говорит. И волосы ей взъерошивает.

Ксапа улыбается, будто хорошее дело сделала.

- Клык, - зовет меня Мудреныш, - проверь, как твоя баба с копьем

работает.

Конечно, за нами увязались все, кто рядом был. Вывожу я Ксапу на

луг, и тут она опять чудит. Скидывает одежку. Охотники от восторга взвыли.

Я-то уже знаю, что на ней одежек - как на рыбе чешуи, но парни шутку

оценили. А Ксапа привычно так перехватывает поудобнее копье, разбегается

- и ка-ак зафитилит его через весь луг! Очень правильно копье бросает,

не рукой, а всем телом, с поворотом корпуса. Не все охотники так бросать

умеют. А так далеко, как она - я даже не знаю, кто. Вот так Ксапа... Мы

думали, оружие в руках не держала.

Тут я вспоминаю, как она Мудреныша дважды через себя перебросила.

Ох, непростая девка мне досталась.

Ворчун растягивает между двумя деревьями старую шкуру. Шагами

отсчитывает половину длины ее броска, проводит линию. Ксапа бросает

копье - и на пять шагов мимо! Охотники повеселели. Один за другим в шкуру

копья метают. Была шкура - остались лохмотья. Долго разбираются, где чье

копье шкуру пронзило. Потом опять Ксапа бросает, и снова мимо. И еще раз

мимо. И еще раз. Зрители смеются и расходятся.

- Что-то твоя девка бросала. Но только не копье, - говорит мне

Ворчун. - Может, камень? Спроси у нее.

- Спрошу, - отвечаю я и сажусь под дерево. Ксапа все бросает. То

выше, то ниже, то справа, то слева. В дерево попадает, на этом ее мучения

заканчиваются. Дерево-то твердое. И наконечник обломила, и древко

расщепила. Садится рядом со мной, бросает копье на землю и плачет. Как

всегда - тихонько. Только носом хлюпает, да плечи вздрагивают. Да слезы

в два ручья. Беру я ее за плечи, разворачиваю к себе лицом и утешаю

губами. Она даже для виду вырваться не пытается. Доверилась мне. Бормочет

что-то, половина слов наших, половина - ее. Ничего не понять. Да и так

ясно - на жизнь жалуется. Не такая у нас жизнь, как у чудиков, и ничего

она в этой жизни не умеет.

- Все у тебя получится, - говорю. - И общество тебя уважает. Твою

носилку все оценили.

- Помоги говорить с Головач. Я боюсь, ругать будет. Я ломать копье.

РОЖОН ломать, древко ломать.

Оказывается, у чудиков наконечник копья рожоном зовут.

- Не будет он тебя ругать.