Крысы

Звуки все время усиливались, и часовой напрягал зрение, стараясь пронизать тьму, и не раз хватался за свою винтовку.

Наконец, из-за ближних гор поднялась луна и осветила лагерь и его окрестности.

Был уже первый час, и часовой готов был разбудить своего товарища, как вдруг увидел, что недалеко от него что-то двигается.

Вглядевшись внимательнее, он с удивлением заметил, что это был башмак, который снял один из его товарищей и поставил для просушки недалеко от огня. Часовой так и впился взглядом в башмак и видел, как он слегка повернулся, потом стал медленно скользить прочь.

Часовой прежде всего ущипнул себя, чтобы убедиться, что он не спит. Он не спал, несомненно, а башмак продолжал двигаться, словно кто-нибудь тащил его за шнурок.

Тогда часовой поднялся, чтобы лучше видеть, и заметил свои собственные высокие сапоги, стоявшие в нескольких шагах от костра. Один из них почему-то раскачивался, и он ясно услышал, что в него что-то падало с легким шорохом. Наконец, из него высунулась небольшая темная головка, а вслед за ней толстое, короткое тельце. Небольшой зверок, ростом не больше крысы, выпрыгнул оттуда на землю и исчез.

Башмак рядом с ним на минуту перестал скользить, а потом спять задвигался. И часовой вскоре убедился, что его тащит за шнурок другой такой же зверок.

Воры были застигнуты на месте преступления. А так как часовой продолжал лежать спокойно и даже затаил дыхание, то одна из крыс прыгнула на его одеяло, а другая подошла к его ногам. Тут часовой крикнул так пронзительно, что не только разогнал всех воров, но разбудил и весь лагерь.

Тогда часовой объявил, что он обнаружил воров и рассказал все, что он видел.

После этого все спокойно улеглись спать. Можно было рассчитывать, что воры были достаточно напуганы, и грабеж на эту ночь, по крайней мере, прекратится.

На другое утро исследователи отправились на поиски разбойничьего гнезда.

В пятидесяти шагах от лагеря, вниз по ущелью, они нашли кучу переплетенного хвороста, а возле него разбросанные по земле самые разнообразные предметы: тут оказался и воротничок; галстук был уже запихан в один из входов в гнездо.

Дальнейшие поиски привели к тому, что были найдены и часы, которые крысы запрятали под хворост.

Зачем все это им нужно было, — трудно себе представить. Вернее всего, кожаный ремешок и крахмальный воротничок они съели бы, а галстук пошел бы на подстилку гнезда для молодого поколения.

Но интереснее всего оказалось то, что было обнаружено в сапогах, которые крысы решили использовать в качестве кладовой. Один из них был до половины наполнен ячменем из мешка, который наши исследователи взяли с собой для ослов. Очевидно, крысы целым отрядом работали над этим делом всю ночь.

Гнездо крыс, которое наши зоологи подробно исследовали, оказалось настоящим чудом строительного искусства. Ветки были переплетены так крепко, что понадобился целый час для того, чтобы разодрать их. А внутреннее его устройство доказывало, что крысы умеют устраиваться с удобством.

Гнездо состояло из двух помещений, одно из которых, повидимому, служило детской, потому что было устлано мягким пухом разных растений, клочками материала, похожего на вату, и мягкой корой — настоящая перина.

Другое помещение, должно быть, было общей комнатой, где население разбойничьего гнезда вырабатывало планы своих грабежей и нападений.

Из обоих помещений вели ходы в нескольких направлениях, более или менее длинные. В один из них грабители и скрылись, вероятно, когда услышали над собой голоса натуралистов и, отойдя на несколько метров в сторону, следили за действием неприятеля.

СУМЧАТАЯ КРЫСА

Рассказ Сэтона Томпсона

I

Грубо, кое-как был сложен из горных валунов тот ранчо[2], в котором я жил на Керренпо. В этом нескладном сооружении было сыро, мрачно, неуютно. Даже самая окрестность не имела ничего привлекательного, особенно с точки зрения человека, привыкшего к благодатным, плодородным, веселым равнинам Манитобы. А здесь, на первый взгляд, не было ничего, кроме песку, небольшой речки, извивающейся среди обширных голых песчаных отмелей, полос хлопчатника, окаймленных кое-где низкорослым колючим кустарником, да в миле расстояния безобразно нагроможденных гор, местами залитых давно застывшею лавой.

Но все это при ближайшем рассмотрении кишмя-кишело жизнью. Не проходило ни одного дня, ни одной ночи, чтобы я не приобрел здесь новых друзей или не познакомился с новыми существами животного мира, которых я так люблю и которым посвятил всю свою жизнь.

Днем на земле царят человек и птицы, а ночью владычествуют четвероногие. Перед тем, как ложиться на ночной отдых, я всегда тщательно разметал песок вокруг ранчо и на двух тропинках возле него, одна из которых вела к роднику, а другая — к корралю[3].

Каждое утро я просыпался в радостном ожидании чего-нибудь нового и интересного и ни разу не испытал разочарования.