Крысолов

— Вечером пошел на дело с этим пистолетиком. Он металлический, с виду даже на что-то настоящее похож немного. Для теток нормально будет, я решил. Поехал в другую сторону от дома. Присмотрел там местечко. Как назло, все либо толпой бредут, либо парами. Уже хотел уезжать, как вижу, идет дамочка. Ну я к ней с пистолетиком и подскочил. В этот раз уже никаких «извините» не было. Припугнул ее, выхватил кошелек и только хотел рвануть, как сзади голос: «А ну стой, не двигаться!» Я от удивления обернулся, а про пистолетик-то и забыл. А там, оказывается, ваш какой-то от метро шел и все видел, как я кошелек у той дамочки отжал. И он меня уже на прицеле держал в тот момент, когда я обернулся. Ну а дальше он пистолет у меня увидел и выстрелил. Я развернулся-то не полностью, больше даже спиной к нему стоял. Вот он мне в спину и попал. Прямо в позвоночник. Больно было, аж жуть. Я упал сразу, но сознание не терял поначалу. Этот стрелок потом еще пнул меня пару раз, а потом видит, что дело плохо, давай скорую вызывать. А я лежу и шевельнуться не могу. Такая боль в спине дикая. И чувствую, лужа-то подо мной растет. И я эту лужу рукой потрогал, думаю, неужели обмочился. Стыдно мне, понимаете, от этого стало. А потом руку приподнял и понял, что эта лужа из крови моей. И крови уже много. И до больницы я, похоже, не дотяну. Страшно стало. А потом холодно, и от этого еще страшнее. Тут я и отрубился. В себя пришел уже в больнице, после операции. Во рту пересохло, пить охота, ничего не пойму, где нахожусь. Хотел повернуться, и тут дзынь-дзынь — рука-то пристегнута. Наручники. Вот тогда я все вспомнил.

Хромин провел рукой по лбу, словно стирая нахлынувшие воспоминания. Взглянул на Вику, попытался улыбнуться. Улыбка вышла неровной. На какой-то миг ей стало его жалко.

— Месяц еще провалялся в больнице, пулю так и не извлекли. Я так понял, что в принципе ее вынуть можно было, но операция сложная и уголовнику ее делать никто не будет. Кое-как ходить начал, хотя боли в спине были дикие. Сначала на костылях, потом с палкой. Суд только через год состоялся. Дали шесть. На зоне уже получше было, чем в изоляторе, воздух свежий, небо, птицы летают. Сиди, смотри, о жизни думай. С наркотой я завязал. Денег на нее все равно не было. За весь срок, может, пару раз травку курил, не больше. Отсидел пять, освободили досрочно. Сейчас почти всех, кто сидит спокойно и не конфликтует, досрочно выгоняют. Ну что, вышел я за ворота, а там ведь воздух другой, оказывается. Им дышишь и чувствуешь, как свобода тебе по венам растекается. Я чуть палку не бросил свою, так мне легко стало.

На лице Никиты появилось мечтательное выражение, он вновь улыбнулся, на этот раз сам себе, своим воспоминаниям, потом опустил глаза вниз, провел рукой по ободу колеса инвалидной коляски, и улыбка погасла.

— Добрался до города, там сел на электричку и вперед, домой. Стоял в тамбуре, в окно смотрел. Глядь, рядом девчонка стоит. А сентябрь был, день такой теплый, она в какой-то курточке расстегнутой, а под ней футболка. Я стою рядом, смотрю и понимаю, что под футболкой лифчика нет. А я одичал ведь за это время. И вот я стою, смотрю в упор на ее грудь и оторваться не могу. Она заметила это, в лице переменилась и что-то мне такое резко сказала, я даже не помню чего. А я, не знаю почему, испугался. Стою и молчу как рыба. Это я сейчас оброс, — Никита провел рукой по волосам, — а тогда я совсем коротко стриженный был, худющий, в каком-то спортивном костюме дурацком. Тот еще видок. Как назло в тамбуре два мента ехали, сержанты какие-то. В форме были, с дубинками. Они поняли, что что-то не так, и докопались до меня. Давай документы смотреть. А у меня справка. Ну они меня и подмолодили немного. Все быстро произошло. Один ударил меня в живот кулаком, а когда я согнулся, тот, что сзади был, по спине дубинкой. Я упал. Все бы ничего, но один из них мне напоследок каблуком по позвоночнику двинул. И все. Я уже встать больше сам не смог. И до сих пор не могу.

— Их задержали? — мрачно спросил Мясоедов, предполагая заранее ответ.

— Ваших? — уточнил Никита. — Нет. Я думаю, их и не искали особо. Еще вопросы у вас есть? Вроде все рассказал уже про свою жизнь чудесную. Вот живу теперь, инвалидствую понемногу.

— Вы один живете? — спросила Виктория.

— Один. А с кем мне жить? Мамы у меня нет. Точнее, есть, конечно, но мы не общаемся. Она ушла от нас с отцом, когда мне было всего два года. Все наперекосяк у меня. Обычно же папы из семей уходят, а у нас мама ушла. А у отца первый инфаркт случился, еще когда меня задержали. Но тогда он выкарабкался. А в мае того года он умер. Мне вот эта квартира осталась, и машина у него была, «туарег». Ну, я машину, конечно, продал, компы себе купил, квартиру немного доработал, чтобы жить удобнее было. Вот, собственно, и все.

— А Панфилова когда на вас вышла?

— Примерно в октябре, сейчас я точно скажу. — Тонкие пальцы забегали по клавиатуре. — Вот ее первое письмо, двадцать первого октября пришло. Интервью у меня взять хотела. Я сдуру согласился.