Со стоном, превозмогая сердцебиение, она опустилась на колени перед своим разорённым добром; как слепая зашарила руками. Нет пакета с батарейками и аккумуляторами. Нет найденной вчера зарядной солнечной панельки, — тут она лежала, рядом с рюкзачком. Ковшик — здесь… Зажигалка, а зажигалка?? Всегда клала её сюда, в кармашек — тоже нет… Конечно, нет и фонарика-жучка. Засохшая ириска и половинка раскрошившейся вафли, завёрнутые в полиэтиленовый пакетик, найденные случайно с неделю назад и отложенные на совсем уж плохой день, — тоже исчезли.
Она, пошатываясь, поднялась на ноги. Волоча ноги, пошла в соседнюю, большую комнату. Где остался ночевать Рядовой. Конечно, и его не было. По-прежнему, задрав ногу, лежал труп; на нём — простыни и одеяло.
Шаркая по полу, как старуха, прошла в прихожую. Темно. Вообще ничего не видать. Посветить бы чем. А нечем. Вообще. Хотя… Она вспомнила про телефон, который нашла вместе с зарядкой, и который вчера показывала Рядовому, глупо хвастаясь своей удачливостью. Кажется, он так и был в кармане… да.
Она достала телефон, включила; подсветила экраном. Да. Приоткрытая входная дверь, через которую тянет холодом; отодвинутая в сторону табуретка, на которую вчера Рядовой ставил свой стакан-ловушку. Никого. Ушёл. Украл.
Она вернулась в комнату; потом прошла в кухню. Села на табурет за стол. Бездумно, тупо смотрела перед собой, — больно сжималось сердце. Хотелось плакать — но слёз не было. Было очень, очень больно в груди. Такого не было и когда она ушла из Башни. Тогда она убедила себя, что у неё просто начался новый этап в жизни, — несомненно, более счастливый, чем всё, что было до того. Всё это время она изо дня в день говорила себе, что всё, что с ней происходит — лишь переходный этап к лучшему. К какому — неважно; но к лучшему. Лучшему будущему, — она убедила себя в этом. Сейчас же… сейчас всё стало наконец предельно ясно; в чём-то уговаривать, убеждать себя уже не было нужды — да, «новый этап» в жизни. Да, всё по-новому. Всё-всё-всё. Абсолютно всё. Но… вот оно. Всё это «новое». Как говорил Олег: «- Не всегда приходится выбирать из плохого и хорошего; часто приходится выбирать из плохого и очень плохого». Она не соглашалась с ним, она спорила: нет, всегда есть хороший, лучший выбор; просто он негативщик, и в этом, в мрачном взгляде на жизнь — его беда. Оказалось, — беда была не в его, а в её взгляде на жизнь.
Она свой выбор сделала. Считала, что лучший. Судя по всему ошиблась. «Лучшего» выбора не было вообще. Был плохой — и совсем плохой. Она выбрала самый-самый плохой…
Фонарик. Зажигалка. Батарейки. Печенюшка, то есть половинка вафли; и ириска. Всё… пропало. Нет, давай говорить прямо — всё украл. Украл. У неё — нищей и бездомной. Как это можно?.. Украл фонарик и батарейки — то есть свет; зажигалку — то есть тепло и горячую пищу. Пищу? Ах да — там ведь эта банка осталась, мятая жестяная банка с остатками засохшей томатной пасты — её он не взял; может быть просто не понял что это такое, или побрезговал. А фонарика — нету…
Наконец пришли слёзы. Они текли, остывая, по щекам, морозя кожу. Как, как так можно??
Теперь это сработало как «ключ»: вдруг перед ней появился Олег, ещё не совсем седой — тех времён, когда они продавали, делили ту, старую квартиру, которую она видела во сне; и его горькое: «- Как, как так можно?? Она же сестра твоя; мы же всегда с ней честно поступали; почему она так?.. как так можно вообще — с родственниками?.».
Люди… Родственники… Может быть, после того он и стал… таким? И этот — Толик…
Всхлипнув в последний раз, она вытерла лицо рукавом пальто. Какой рукав уже грязный…
За окном уже совсем рассвело. Есть не хотелось совершенно. Она сунула озябшие руки в карманы. Граната — её последняя ценность и надежда, была на месте. И телефон в другом кармане.
«А мог ведь и убить ночью, наверное» — подумала она, — «Зарезать. Мог».
Она прислушалась к себе. Так ли ей было жалко фонарика, батареек, зажигалки?.. Да, очень. Она отдавала теперь себе отчёт, что безо всего этого она, скорее всего, действительно, как пророчил Рядовой, не выживет. В этом мире. В этой реальности.
Но всё же дело было не в том, не в потере критически важных для выживания вещей.
Сегодня пришелец украл у неё остатки веры в людей и в будущее.
«Как так можно?.».
Теперь она поняла Олега, — тогда она клеймила его, что он жадный, что ему жалко денег от продажи их квартиры, которые, в его понимании, совершенно бессовестно и нагло присвоила тогда Ира, — а он тогда просто потерял понимание родственных отношений. «Как же так можно?.».
А этот… Рядовой. Что такого — не зарезал же. Хотя… лучше бы зарезал. Такой хороший сон снился. Не проснулась бы и всё. Даже не нужно было бы себе вены резать, как та, в ванне. Да, кстати, где нож?..
Встала, прошла обратно в комнату, где спала. Пересмотрела вещи. Да, ножик тоже пропал. А топорик — здесь… Взяла топорик, вернулась в кухню. Нет ножа. Вчера Рядовой когда рылся на кухне — тоже видно было, — нет ножей здесь, вообще. Кто-то до них забрал. Впрочем, у неё же есть топорик.