Крысиная башня-2

Мелькнула было мысль — подняться по лестнице, да и завалить очередью этого снайпера или снайперов! — но он тут же отогнал эту мысль: он что, крутой боевик, устраивать тут перестрелки в стиле Брюса Уиллиса?? Высунешь голову — тут тебе её и прострелят; чёрт их знает, как у них там охранение поставлено; а может, ещё и растяжка!.. А чёрт на стене всё кривлялся, показывая длинный красный язык, и, судя по неумело намалёванной харе с рожками и всей позе, вроде как и манил, манил к себе, подзывая большим указательным пальцем с огромным кривым когтём… тьфу!

Но рассматривать тут дальше эти деревенские фрески, да долго раздумывать куда бежать было не особо много времени. Лоер шагнул к двери в церковь, и отворил её.

* * *

Вся церковь была залита трепещущим светом свечей. Свечей было очень много, разных: и длинненьких разного диаметра церковных, и в плоских жестяных баночках, так называемых «чайных»; и простых хозяйственных; и цветных, фигурками, сувенирных — возле икон, на свечных поставцах, возле подоконников, на полу. От их мягкого света, казалось, в церкви было значительно теплей, чем на улице; и значительно безопасней. Хотя теплее — вряд ли: высокие окна церкви были теперь разбиты пулями; со двора доносились крики и выстрелы. Несколько сгорбленных старушек, нараспев что-то напевавших, даже не оглянулись на вошедших; а в уголке на аккуратно расстеленном тканом коврике раскачивался, стоя на коленях, древний, похожий на старика Хоттабыча, дед в толстом ватном халате.

Бог — если он есть, — он один; и, в общем, неважно, где и на каком языке ты ему молишься — в церкви, в синагоге, или в мечети. И старенький мулла Минулла-бабай молился тут, в христианской церкви, молился аллаху, прося добра для общины, приютившей его.

* * *

Делать там, в церкви, было нечего; другого выхода там не было, — это, по сути, та же ловушка! К тому же со стороны входа послышались какие-то звуки; и Лоер тут же сообразил, что и те, общинские, тоже ведь, наверняка, со своей стороны обошли церковь; и сейчас у них все шансы сказать друг другу «здрасьте!» тут вот, в божьем храме. Насчёт того, что в церкви, мол, военные действия не ведутся, Лоер, конечно же, не заблуждался; при других обстоятельствах он сам бы, не колеблясь немало, полоснул бы очередью по врагам прямо б тут, в притворе; наверняка и те церемониться не станут; и потому он принял единственно правильное решение — бежать!

Захлопнув внутреннюю дверь в церковь, он вихрем промчался мимо совсем растерявшегося бойца, и выскочил опять на колючий холод, в сгущающиеся сумерки. Так и есть: от угла церкви бежали двое, большой и маленький; тёмные фигуры. Бежали грамотно: только увидев его, очевидно что хорошо «читавшегося» на фоне неба, тут же припали к земле, для стрельбы лёжа или с колена; кто-то ломким мальчишеским фальцетом выкрикнул:

— Оружие на землю; лечь лицом вниз, руки за голову!!

Да конечно, щас!! И не успев что-то подумать, его палец вдавил спусковой крючок, и Кедр разразился длинной тарахтящей очередью; впрочем, бесполезной — те двое вообще как растворились на земле, как бесплотные тени убрав возможные для поражения силуэты. И тут же в ответ полыхнули короткими очередями, — благо и Лоер был, что бы там про него деревенские и староста ни думали, не лыком шит: мигом кувыркнулся в сторону через правое плечо; правда, больно саданувшись о землю коленом, но пропустив свинец над головой.

Опять третьим-пятым планом прошла в закоулках сознания мысль, что вот, как несправедливо устроена жизнь: он, член коллегии адвокатов, уважаемый человек, убеждённый оппозиционер и нигилист, пишущий в тайне от всех философские стихи и немного играющий на рояле, видевший себя в тайных мечтах лидером оппозиционной правительству партии; сейчас как какой-то обычный пехотный ванька кувыркается под автоматными очередями; стреляет на опережение и в ответ; и вообще имеет все шансы буквально в следующие секунды схлопотать-таки свинец в своё горячо любимое и лелеемое тело! Конечно, ни третьим-пятым, ни даже десятым-двадцатьпятым планом его не посетила и тень мысли о том, что будет с его семьёй, если он сейчас будет убит, — всю жизнь он был сугубо материалист, и всегда исходил из мысли, что со смертью человека кончаются и все его ощущения, ожидания, сожаления, мысли; а, стало быть, какой смысл думать о чём-то, что будет существовать и после его смерти! — не будет его, не будет и семьи «для него»; так какого чёрта?! Но вот себя было до слёз жалко; и он, кувыркнувшись вправо и влево, уходя от возможных последовать автоматных очередей, ломанулся опрометью по снежной целине, прочь от церкви.