Крыша мира

Двадцать четыре смены висел над Пянджем и горами мрак без просвета: потому что только по зову Солнца выходят на небо месяц и звезды. Но Солнце не звало их. И была тьма… Такая тьма, что сами камни боялись пошевелить тяжелыми своими головами. И лишь по шелесту листьев, по аромату расцветших цветов, по тихому крекоту павлинов узнал Див, что дозвучали его заклинания, что пришла Пери…

И вновь забагрянели зарей снега на перевалах. Глянул Див: пестрым душистым ковром оделись черные скалы. Странными цветами цветет луг — словно на синих, желтых, пурпурных чашечках их осела тьма, сквозь которую прорастали они под неслышными шагами Пери. И когда в чаще завороженных деревьев увидел Див ее несказанную красоту — ее черные косы над высокою белою грудью и глаза, которым имя: звезда! — потому что в них ночь, покоренная Солнцем, — Солнце и Земля, Сумрак и Огонь! — в дикой радости прыгнул он на ближайшую вершину, обломал гранитную глыбу и поставил ее, как жертвенник, посреди луга… Та скала, на которой ваш сегодняшний ночлег, фаранги!..

* * *

Двадцать четыре смены выжидал солнца на снежном перевале Искандер: не найти во тьме тропы среди пропастей и обвалов. Тронул было копытом конь Искандера и прянул назад: ушел из-под ног каменный хребет. А по воздуху — нет коню полета. Стал дожидаться солнца Искандер, грея на мече руки.

А когда наконец снова поднялось Солнце из потемной стужи — увидел Искандер зеленый ковер на мертвых вчера еще камнях и усмехнулся: «Западню строят дивы, ибо Крыша Мира еще далеко». И выслал вперед на разведку старшего из своих воинов.

Подошел воин, поступью льва на добыче, к окраине волшебного сада. Видит: кивают тяжелыми лепестками диковинные, невиданные цветы; видит: радугой раскинулись по лугу широкохвостые павлины и странной музыкой дрожит, переливается воздух — словно земля поет; но напев земли — священный напев и для человека и для дива. И чувствует воин, что сердце в нем, не знавшее дрожи в сорока и еще сорока сражениях, стало вдруг мягким и плачущим тихими слезами. Припал губами к поющей земле.

Далеко, призывно прозвучал турий рог Искандера… Но он показался воину перезвоном коровьего колокольчика: целовал воин землю и уже не помнил Искандера.

Склонившись, отошел он на край луга и вонзил с мольбою меч в землю, вскапывая ее: первый ров садов Кала-и-Хумба.

«Что-то случилось с воином, — думает Искандер, дожидаясь на перевале. — Он не отозвался на мой рог… Старейший — он мягок сердцем. Не надо было посылать его на неизвестное. Надо было послать — из злых».

И подозвал Искандер другого воина: был тот жилист и худ, словно иссушенный внутренним огнем, огнем недобрым: так говорили глаза. Не было лучше его на воинские хитрости: не раз обманом, не обнажая меча, раскрывал он Искандеру врата вражеских городов. Ему указал Искандер на зеленые кущи. И змеей скользнул в расселину, радостно сверкнув глазами, злой воин.

Он прополз опушку, приминая траву; видит: пугливым табуном пробежали мимо него какие-то большехвостые птицы; видит: роет канаву на окраине какой-то человек… Ни опасности, ни добычи. В чаще деревьев приметил он, наконец, белую одежду… Пери! И сердце в нем — иссушенное — дрогнуло жадным желанием. Одна в лесу девушка: можно потешиться над нею. Кто заступится за нее? Не та ли землеройка?

Бросился к Пери злой воин. Но движением легким ускользнула она от его жадных рук — сквозь розовые кусты, сквозь заросли, к скале, что посреди сада. Сцепляют за нею свои ветви кусты, обрастая — на защиту ее — шипами; змеями обертываются корни — жалят воина и в голень, и в пяту. Но кровь воина не боится отравы: он сам смазывает ею наконечники своих отравленных стрел…

На скалу подымается их бег. Издалека, предостережением грозным, прогремел по горам рог Искандера. Но лишь злобною улыбкой отозвался воин: «Труби, труби! Я не гончая — не отзовешь от добычи».

Близко вершина. Скользнула Пери со скалы — и стала над пропастью, в воздухе, как на твердом камне. Не заметил ослепленный злым желанием воин — пригнулся, прыгнул… и закрутил, бросая о прибрежные камни, его в клочья разодранное тело светлый холодный Пяндж, мстя за кощунство. Ибо он поднял грязную руку на Красоту.

«И злому и доброму — одна смена, — молвил Искандер, не дождавшись ответа на призыв. — Видно, сильно заклято зеленое ущелье. Один — не находит себе упора человек». И дал знак, и десять остальных воинов спустились в котловину. Один остался на перевале Искандер.

* * *

Десять воинов, подскакав к роще, увидели товарища, роющего землю, и повернули коней к нему. Он рассказал, как потянула его к себе властным, священным зовом земля — и в тот же час опостылели ему скитания по свету за неутолимым Искандером, опасности и битвы, пиры и раны. Ведь сколько ни скачи — все земля та же и люди те же, и к одному месту — к ночлегу — приводит каждую ночь конь. Добро ли менять ночлеги?

Воины слушали, и вот — заныли их плечи и руки затаенной, скованной дотоле, усталостью.