Крыса в лабиринте

— Нас привели на арену и выдали ножи. Помнишь, люди с такими ножами дрались. С ящером, — начал рассказывать Ян застывшей в ужасе Ольге, пока Гений кричал на ящера и пытался трясти прутья. — Они очень острые. Прям реально, даже не знаю, как можно их так наточить. Хорошо сбалансированные и острые. Мы должны были… ну, с этим нашим… выйти. А Сызоев упёрся и ни в какую. Не пойду, говорит, и всё. Эти с плётками вокруг него прыгают, лаются, а он как баран. Я, говорит, не буду драться и даже на арену не выйду. Короче, за ним фиолетовый пришёл. И увёл. Мы думали — сюда. А мы с Гением на арену. Дрались. Ну, как дрались. Мальчиками для битья были. У них реакция не чета нашей. Я удар пропустил. Потом думал, что мог без руки остаться. Но эта ящерица удар свой остановила, да и залатали меня тут же.

Вопли Гения внезапно прекратились, как выключили. Ребята оглянулись. Гений стоял рядом с решёткой, безвольно опустив руки и повесив голову. Потом неторопливо развернулся. Прошёл мимо ребят к лежанке. И рухнул рядом с Эммой.

— Что-то я спать хочу сильно, — пробормотал он и отрубился.

Бргет внимательно следил за ребятами, и пёрышко над его ухом нервно трепетало. «Как будто записывает он этим пёрышком всё, что видит. Но зачем? — подумала внезапно Ольга, но потом замотала головой. — Чушь!»

* * *

Эмма слышала всё, что происходит в гроте. Но открывать глаза ей не хотелось. Если она откроет глаза, то увидит гладкие каменные стены. Прочные прутья. Раздражающий свет. Лица друзей. А хотелось услышать голос мамы, которая приходит утром и тихо говорит: «Соня-засоня, всю жизнь проспишь. Вставай». И Эмма настойчиво вслушивалась. Вслушивалась в шорохи и звуки. Убеждая себя, что это всё сон. Вспоминала прикосновение лапы ящера к своему лбу и тут же начинала уговаривать саму себя: «Мне это снится. Я просто сплю. Тяжёлый, долгий, дурной сон. Не могу проснуться, но сейчас зайдёт мама. Можно будет открыть глаза и сказать: “Ты представляешь, что мне приснилось!” А потом, закутавшись в одеяло, пройти на кухню. А там папа пьёт свой неизменный утренний кофе и что-то строчит на своём навороченном ноуте, к которому даже прикасаться нельзя ни в коем случае. Но можно сесть рядом, прислониться к тёплому боку и начать рассказывать свой сон. Мама будет охать, а папа усмехаться. А ты будешь дальше рассказывать, хватаясь за уплывающие детали и на ходу придумывая новые. Папа, захлопнув ноутбук, растреплет твои волосы и скажет: “Тебе бы романы писать с такой фантазией. Но ведь Сызоев придумал, как вас всех спасти?”

— Он нас бросил, папа, — не замечая, что произносит это вслух, прошептала Эмма.

Слёзы тихо катились из-под закрытых век. Но девушка их не замечала.

— Ты что-то сказала? — возник рядом шёпот Ольги. — Ты хочешь пить?

Эмма отчаянно замотала головой. «Нет, только не разговаривай со мной. Нет, нет, нет. Я дома. Я просто болею. Сейчас зайдёт мама. Я просто болею, как раньше». Как раньше. От этой мысли стало ещё больнее. Как раньше. До того, как она встретила своих мушкетёров. Познакомилась с Ольгой, а потом с Сызоевым и Гением. До этого она часто болела, потому что лежать и ничего не делать было проще, чем соответствовать требованиям родных. Выдерживать неприязнь одноклассников. И помнить протокол поведения. «Ты лицо семьи, доченька, — внушал папа. — Помни об этом». Носить в себе пронизывающее одиночество и как броню, презрительное: «какое мне дело до вас до всех». И только повстречав этих людей, она перестала болеть. А после школы решилась уйти из дома и жить свою жизнь. Только свою. Без протоколов семьи. Без обязательных ритуалов и приёмов.

Но сейчас всё рушилось. Эмме казалось, что друзья разлетаются в разные стороны. И Эмме не удержать всех в своём жёстком кулачке. Они уже не вместе. Каждый сам по себе. «Я не хочу, — металась в своих мыслях Эмма и всё больше и больше падала в колодец собственной безнадёжности и ледяного сковывающего всё тело одиночества. — Я не хочу здесь быть. Я не хочу здесь быть одна. Одна.». Страх, как оголодавший зверь, снова вернулся к ней. Набросился, разрывая в клочья уверенность в себе, друзьях и здравом смысле, созывая на пир сомнения и панику. Одиночество. «Мне не спастись», — подумала Эмма и открыла глаза.

Решение пришло очень быстро, как старый, давно ушедший, но внезапно вернувшийся друг. «Это правильное решение, — успокоилась она и снова закрыла глаза. — Хорошее. Надо только дождаться утра. И прихода ящера».

Утром Эмма проснулась раньше всех. Она встала, напевая что-то себе под нос, и пошла умываться.

— Эмма! Я так рада! Тебе лучше? — услышала она встревоженный возглас Ольги.

— Мне зашибись, — тихо ответила Эмма.

Проходя мимо неё, Гений дружески хлопнул по плечу, она пихнула его вбок. «Всё нормально?» — не говоря ни слова, а только изогнув бровь, взглядом спросил он. Эмма слегка растянула губы в улыбке и повела головой: «Нормально». И они разошлись по разным углам пещеры.