Крымский тустеп

— В общем, пока было темно, и, командовали всем комбат Шаронов и комполка Князев, всё шло нормально. У меня 40 пулемётов, двадцать из которых с оптическими прицелами, 20 снайперов и 23 автоматчика. Задавили мы немцев, только миномётчики сильно мешали. Мотались туда-сюда по посёлку, никак их накрыть не могли, а в полку миномётов нет. Охотились за ними с помощью гаубиц, а стреляют их артиллеристы херово. До утра с ними и промаялись. Тут какой-то козёл послал батальонную группу вперед. Немцы отошли на квартал, оставив в каждом доме прикрытие. И положили на землю мужиков. Пришлось идти вперёд и выбивать «прикрышку», так как у батальона гранат почти не было. Прошли квартал, но запасы гранат не резиновые. Тут кто-то посылает вперёд танки, с 20мм «пукалкой»! А они даже стену пробить в доме не могут. Пехота не пошла, танки сожгли. Двадцать штук. Следующим номером программы явно был бы штурм посёлка моей ротой. С пустым боекомплектом. Под таким командованием идти в бой бессмысленно. Рота вела бой грамотно и почти без потерь. Бойцы у меня, что надо. А управлять боем надо уметь, и точно рассчитывать каждый шаг, и каждое движение. Была бы безвыходная ситуация, я бы остался, а так, класть роту из-за какого-то…

— Прекрати немедленно! Ладно, всё понятно. Тут тебе Мехлис какой-то подарок оставил. Возьми! — он достал из стола и протянул Дмитрию пакет. Дима покрутил пакет в руках, и вскрыл его! Совершенно непроизвольно у него вырвалось:

— Ах, ты ж, сука!

— Что ты сказал? — спросил Батов, но увидев побелевшее лицо Матвеева, протянул руку, — Дай!

Дмитрий покачал головой, но Павел Иванович с силой забрал пакет и вытряхнул его на стол. Оттуда выпала упаковка немецких презервативов.

— Что это? — спросили Горшков и Бархоткин.

— Не понял, что за дурацкий подарок? — сказал Батов.

Дмитрий забрал упаковку со стола.

— Объясни, в чем дело, и почему ты такой белый?

— Разрешите не объяснять!

— Нет!

— Это — личное!

— Тем более!

— Мою девушку депортировали.

Все замолчали.

— За что?

— Командир из особого отдела 44-й армии сослался на какое-то постановление от 1938 года.

— Сядь! Ты мне всё сказал?

— Абсолютно, товарищ генерал. Даже то, что никому бы не сказал.

— Хорошо, Дмитрий. Успокойся, и, пожалуйста, ничего не предпринимай против него. Найдём мы твою девушку. Обязательно найдём. Если, конечно, дело не связано с контрразведкой. Она же в оккупации была?

— Была. Активная подпольщица.

— Ну, тогда легче. В общем, я подключу нужных людей, но обещай мне: самостоятельно ничего не предпринимать.

— Есть, товарищ генерал.

— Иди! Займись делами, будет легче.

— Есть! — Дмитрий развернулся и вышел из кабинета. Его била дрожь, ненависть просто захлестнула все его мысли. Бойцы, ожидавшие его возле машины, видя не совсем обычное выражение лица начальства, быстренько и без разговоров уселись в машину.

— В роту! — приказал Матвеев, и всю дорогу молчал. Сжав нервы в кулак, Дмитрий выслушал доклад дежурного. Откозырял, сказал: «Вольно!», и прошёл в свою комнату. Полчаса никто его не беспокоил, затем раздался осторожный стук в дверь.

— Товарищ лейтенант, разрешите? — раздался голос Костина.

— Заходи, Владимир Николаевич.

— Что случилось? Почему на Вас лица нет? — тут он заметил орден, и попытался поздравить Дмитрия.

— Не надо об этом, товарищ старший политрук. Вот, возьмите медаль, удостоверение, и вручите Савельеву. Я не приду на построение, у меня был очень тяжёлый день.