Крымский цугцванг 1 (СИ)

Однако, как оказалось, Ларионов поступил дальновидно. Рейтинг соединенных демократов во главе с Мануйловым, которых он поддержал, постоянно рос. На последних выборах Мануйлов победил. Соответственно Ларионов, ставший далеко не последней шишкой в лагере демократов, шагнул по дипломатической лестнице на несколько ступенек, став сразу министром иностранных дел.

Лысоватый, с животиком, демонстрирующим недостатки сидячего образа жизни, он, тем не менее, быстро внушал к себе доверие, только заговорив. Говорить он умел — энергично, но мягко и красиво.

Вот и сейчас, легко уловив неприятие Романова к роскоши, он начала разговор именно с нее:

— Как вам моя приемная? Это я настоял. Знаете, у меня, по должности, бывает много дипломатов, пусть удивляются. Сам-то я люблю скромность. Это моя комната отдыха, — министр обвел жестом стены, приглашая посмотреть, — здесь мы, с вашего позволения, поговорим. Благо, разговор будет совсем неофициальным.

Подчиняясь магии голоса, Дмитрий Сергеевич посмотрел на убранство комнаты отдыха. Что ж, вкус у министра есть, не откажешь. Скромные стены, укрытые зеленоватыми портьерами, несколько картин, книжный шкаф, два диванчика, стол. Все на месте, все по делу.

До разума Дмитрия Сергеевича дошли слова министра о неофициальном разговоре. Как интересно, он же не политический или культурный деятель, чтобы его приглашать таким образом. Скромный доктор наук… или уже не скромный? Или господин министр желает его неофициально облаять за дискуссию?

Дмитрий Сергеевич с любопытством посмотрел на министра.

Ларионов, увидев интерес в глазах гостя, нажал на незаметную кнопку на стене около одного из диванчиков.

Появился Невоструев.

— Геннадий Леонидович, нам, пожалуйста, — он вопросительно посмотрел на Романова, — чай? — увидев утвердительный кивок, — чай и все, что к нему полагается.

Секретарь ушел, а министр предложил сесть на диванчики в ожидании чая.

— Вы, скорее всего, понимаете, Дмитрий Сергеевич, что интерес к вам вызван после «Дискуссионного клуба». Вы были неподражаемы и неоспоримы. Настолько неоспоримы, что смешали правительству все карты и изменили настроение общества. По всем опросам, официальная точка зрения к настоящему времени не пользуется популярностью. Вот так. Мы хотели подогреть славянофильские настроения, а подогрели интерес к Западу.

И что особенно печально для меня. Я ведь считаюсь одним из сильных ораторов. А вы меня заклевали как практиканта посольства. И как — на виду у всей страны, интеллигентно и доказательно показали министру иностранных дел, что в иностранных делах он ничего не понимает!

Зашел секретарь. И хотя это, казалось бы, один из ближайших сотрудников, Ларионов при нем замолчал.

Хотя, скорее всего, это была лишь эффектная риторическая пауза.

Романов заерзал. Вроде бы хвалит его министр, но так, как будто ругает. Хочется верить, прислужников не вызовет, выкидывать с парадной лестницы.

Отхлебнув чаю из чашки и дождавшись, когда они останутся вдвоем, министр, заметив некоторое смущение гостя, продолжал:

— Впрочем, ладно, претензии не к вам, а к Поликарпову. Его команда отбирала состав и вообще организовывала диспут. С него и спрос. Мог бы и поскромнее найти ученого. Захаров ведь сидел и тихонько блеял, когда его спрашивали. Еще бы двух — трех чуть активнее его и сцена состоялась. А вы зверь! Если бы знать, надо было вас выставлять на нашу сторону, а не Бармалея Домешника.

Ларионов проницательно посмотрел на Романова:

— Как я понимаю, несмотря на риторику выступлений, наши позиции особо не различаются. Главное, как ставить вопросы. Несмотря на казалось бы прозападное ваше выступление, англофилом вы не являетесь.

Он вопросительно посмотрел на Романова.

Дмитрий Сергеевич ответил благодарным взглядом. Наконец-то нашелся один грамотный человек, который не спешит обвинять его в космополитизме. Хотя и не это обидно, космополит так космополит. Так ведь русский он и хочет остаться русским не только по крови, но и по культуре. Дуракам это не объяснишь, но за умных неприятно.

Ледок неприязни к министру, обвешавшим приемную драгоценными фитюльками, окончательно растаял.

Он помолчал, не зная спрашивать, или нет, поднабрался решимости:

— Вы должны знать, почему меня едва не сожрали после передачи, несмотря на гарантии? Все шло к этому — и я, и институт. Уже и комиссия работала.

— Испугались? — довольно улыбнулся Ларионов и осекся, взглянув в спокойные, подернутые ледком глаза. Так смотрит человек, который не просто знает, что будет впереди. Ему на все даже не наплевать, он смотрит на это как на возню муравьев под ногами.

— Извините, — министр заерзал почти так же, как парой минут раньше Романов. Заговорил тише, словно размышляя: — Ну, институт вряд ли прикрыли, несмотря на все усилия академика Максимова. А вот вас бы помяли. Любое государство — это средство подавления, — без всякого смущения ответил министр. — Когда оно встречается с кем-то, не вписывающимся в общие рамки и не желающим ему подчиняться, то его подавляют. А гарантии… гарантии действовали бы, если бы вы нас не побили. Захарова же вон не тронули.