Крымский цугцванг 1 (СИ)

Дмитрий Сергеевич не сразу понял, что перед ним извиняются. А когда понял, сжал зубы, чтобы не ляпнуть чего непотребного. Бог с ним, он все простит, лишь бы кара институту была мягче. Он даже про себя не будет говорить.

Про «некогда было» он не поверил сразу. Не мальчик уже. И совсем не юноша.

— Ваше выступление в «Дискуссионном клубе» показало, каковы кадры в наших академических институтах, — между тем продолжал заместитель, — какова логика, каково красноречие! Да вы просто оказались на уровень выше всех присутствующих. Молодец! Рад, очень рад этому. Надеюсь, что и в дальнейшем вы порадуете нас своими новыми трудами, в первую очередь, конечно, монографиями.

Дмитрий Сергеевич вежливо кивал в паузах, придерживая челюсть, которая так и норовила отвиснуть от удивления. Черт возьми! Тут без данного лукавого с рожками никак не обошлось. Так и хотелось перекрестить академика и провести обряд изгнания нечистого.

Ведь в последние дни вокруг и него самого, да и института сжимался круг государственного возмездия. Будь сталинская эпоха, их бы уже всех похватали. Но даже в их интелелюшное время всем вот-вот достанется по шапке и не только. Кого-то снимут, кого-то уволят, кому-то «порекомендуют» переехать в небольшой городок «по состоянию здоровья».

И тут вдруг заместитель президента наук. Словно он спал, лежнем лежал пусть и не тридцать лет и три года, то хотя бы неделю. А теперь поднялся, посмотрел телевизор и бумаги на столе, удивился и позвонил, чтобы навести порядок. Пусть, зам. дядька не плохой. И слова его как бальзам на душу. Но когда же он дойдет до резюме?

Сталин в такой ситуации был более краток, деловито раздавая пряники и работая ремнем уже после небольшой речи.

— К-хм, — заместитель президента выговорился и замялся, не чувствуя энтузиазма Романова и подходя к наиболее скользкой теме. — Я тут случайно узнал, что в отделении общественных наук немного перестарались. Разумеется, некоторые решения будут пересмотрены уже сегодня, а некоторые я просто не утвержу, я все-таки курирую отделение. И они канут в лета. Так что относительно своей судьбы не беспокойтесь.

Понимаете, — он посмотрел куда-то вдаль, погружаясь в историю бюрократических отношений. — В жизни все бывает. Я сам когда-то оказался виноватым из-за пустяковой клеветы. Так что вы на нас не обижайтесь.

Заместитель президента РАН мягко провел рукою, ободряюще посмотрел на Романова и, убедившись, что к нему ничего нет, а его собеседник выглядит вполне прилично, отключился.

У Дмитрия Сергеевича вообще-то было чего спросить, например, на языке вертелось узнать о судьбе института, но он подумал, что об этом узнает позже, у того же Николая хотя бы. Уровень был слишком высок, к тому же, похоже, заместитель президента Российской академии наук был только исполнителем. Поэтому не будем его дергать.

Дмитрий Сергеевич посмотрел на часы и позвонил в сектор, надеясь, что заведующий окажется на месте. Щукин его не подвел.

— А, вот он! — заорал он таким голосом, которым обычно кричат: — Держи вора, ату его!

— Что такое? — на всякий случай снисходительно спросил Дмитрий Сергеевич. По телефону его избить невозможно. Хотя при случае набить морду он и сам сможет. И тем более наорать.

— Голуба ты моя, ты где прячешься. Я тебе три раза звонил, но у тебя фон занят.

— Мы разговаривали, — гордо сказал Дмитрий Сергеевич, — с заместителем президента академии наук.

— Хм, старая перечница, — не слишком прилично отозвался Щукин. — А министр образования не звонил? Нет? Позвонит, хоть это и не его епархия, но уж очень много он наследил. Грехи будет замаливать.

— Скажет мне хоть кто-нибудь, что случилось? — мрачно спросил Дмитрий Сергеевич. — Все загадками отделываются.

— А вот нетушеньки, — обрадовался Николай Аркадьевич возможности отомстить старому товарищу. — Сам узнавай.

Дмитрий Сергеевич пригляделся и удивленно воскликнул:

— Да ведь ты пьян. Ах ты, алкоголик! Волдырь на честном лице российской бюрократии. Где же дирекция? Где директор с пачкой приказов?

— А мы сейчас с ним и выпили. Ты как думал? Была еще вся дирекция, так что нас всех надо. А что там. Мы сейчас хоть дебош устроим перед зданием. Костер разведем, стрельбу учиним. Ни-че-го не будет!

— Ладно, — снисходительно сказал Дмитрий Сергеевич, — у вас-то что произошло.

Щукин притащил стул, поставил его спинкой к фону, сел на него задом наперед, как старый кавалерист в возрасте пяти лет, и объявил:

— Представь картину: комиссия во главе с академиком Максимовым, который только не подпрыгивает от радости, готовясь разгромить институт во веки веков. Трагедия из пяти актов. Акт заключительный — комиссия проделала работу и подводит итоги. Выступают члены комиссии, соревнуясь в количестве грязи, накиданной на здание института. Все плохо, все жутко нехорошо. Осталось сделать оргвывод.

В качестве статистов сидят дирекция, заведующие секторами, ждут, когда объявят о похоронах.

И вот концовка. Выступает Максимов, рвет и мечет, патетически вздыхает и чуть не плачет крокодиловыми слезами по поводу уровня института.