Крымский цикл (сборник)

А еще были серебряные монеты — бесформенные комочки розового цвета. Потом, когда кислота сняла патину, на одной из них проступил профиль женщины в короне. Спокойное лицо, чуть сжатые губы — богиня Дева, Царица Херсонеса.

Ну что, Тамара Ивановна, фонды мы на этот раз особо не загромоздим? Вы правы, этот светильничек очень мил. И канфарчик хорош, жаль, что от него одна ручка только и осталась…

Теперь — самое интересное, для новичков, конечно. Перед нами груда бесхозных сувениров. Жадные ручонки желторотых уже тянутся к ящику, куда ссыпано все оставшееся. Но и тут действует обычай, херсонесское us prima noctis. Первым отбирает сувениры начальник, потом заместитель. В общем, в порядке чинов.

Д. держит характер и делает вид, что это его не интересует. Он — человек взрослый и серьезный. И мне эти черепки не нужны, комплексом домашнего музея не страдаю. Разве что парочку для гостей — тех, что из Южно-Сахалинска. Да и пепельница нам с Борисом не помешает, а что может быть лучше для этой цели, чем донышко краснолаковой тарелки? Вот это, например…

Молодежь терпеливо ждет. Ловлю на себе чей-то любящий взгляд… Ну конечно, Ведьма Манон! Говорят, дома у нее три сундука херсонесских черепков — и два шкафа фотографий, выжатых у Старого Маздона.

…И побольше, побольше, побольше, побольше!..

Луку бы сюда! Этот черепки чемоданами возил!

За моей спиной слышится возня и какой-то стук. То ли бьются друг о друга разбираемые черепки, то ли молодежь сталкивается лбами над ящиком.

…В свое время лучшим херсонесским сувениром считалась целая амфора. У Луки таковая размещена на кухне и служит пепельницей для гостей. Сенаторша, по слухам, ставит в амфору цветы. Что делает со своей амфорой Сибиэс, остается загадкой.

Я не люблю идолов. Когда мне хочется вспомнить Хергород, я достаю единственную стоящую вещь, хранящуюся у меня дома, — средневековую игральную кость. Бросок… Еще бросок… Но мне никогда не выиграть — кость только одна, «двенадцать» на ней никогда не выпадет…

Новая пепельница оценивается на Веранде по достоинству, и три сигареты, Светы, Бориса и моя, щедро обновляют ее пеплом.

До посвящения еще уйма времени, и мы отправляемся на пляж. Подобная мысль посетила не только нас, поскольку весь цвет общества уже украшает знакомые скалы. Кого тут только нет! Нет, пожалуй, только болящего Сибиэса, все прочие в наличии. В чем дело? Что за шевеление в такую жару? Экий я несообразительный — мы со Светой впервые вместе на камнях. Новое в разделе «Светская хроника».

…Общество, свет, салон, господа бароны, господа бараны, лорнеты, монокли, парижская Опера, искоса, косо, через губу…

Сенатор ограничивается тем, что на секунду отрывается от газеты и бросает короткий, выразительный взгляд. Сенаторша не столь щепетильна и наблюдает за нами вовсю, правда, сквозь темные очки. А вот Его Величество Гнус даже очечки снять изволил. Плечиками пожимает, ручонками тощими водит. Ну трясись, трясись…

О, смотрит в сторону. …И лютым пламенем пылают глазки Ведьмы Манон.

В море, в море! Оставим хоть ненадолго этот зоопарк! Слава богу, я еще не разучился плавать, можно заплыть подальше, туда, откуда пляж видится узкой полоской, откуда так хорошо разглядывать наш серо-желтый полуостров… Здорово, Света, правда? Нет, Борис, до авианосца мы, пожалуй, не доплывем, да и не стоит, того и гляди, в мазут влипнем…

Над головами просвистывает стайка серебристых узкоклювых машин. Красиво идут, уступчиком, две впереди, две сзади. Наверное, с «Тбилиси» — буревестники Перестройки. Завтра у них праздник души — День Флота. Тут такое, Света, будет!..

Сандалии на ноги, сигарету в зубы. Нет, Борис, сейчас докурим — и домой, хватит с меня солнышка, и так уже на мулата смахиваю. Свет, а у вас там, на Сахалине, пляжи есть? Или вы там круглый год затерты льдами?

Рабочая тетрадь. Обратная сторона. С. 23—24.

.. Данный процесс был вызван не тем, что греки, как этнос, выродились или начали стареть. В конечном итоге это была плата за Империю, за относительную безопасность и «просперити» в тени крыльев золотого римского орла. Империя неизбежно порождала космополитизм, и варваризация эллинских городов была лишь одной из его форм. Бывший греческий патриотизм не сменился римским — он перестал быть таковым, перейдя в чувство подданства, то есть из категории иррациональной, а следовательно, более сильной и живучей, в рациональную, а значит, преходящую. Римский гарнизон греческого (когда-то) Херсонеса состоял из солдат, набранных во Фракии, а римские купцы, прибывавшие в город, были в основном малоазийцами. Конечно, солдаты выполняли свой долг, а купцы были готовы защищать свои интересы, но это были уже не те чувства, что сплачивали хер-сонеситов в самые трудные годы их истории.