Крымский цикл (сборник)

Впрочем, думать долго не пришлось. К нашему столику приблизилась некая юная особа, раскрашенная, словно вождь ирокезов, и начала что-то сбивчиво нам втолковывать. Я решил было, что сия жрица Астарты уже изрядно подшофе, но затем сообразил, что это у нее скорее от недостатка опыта. Я предположил вслух, что она из гимназисток седьмого класса, и тут же поручик Успенский своим жутким голосом запел столь памятную нам по Албату песню про шарабан-американку и девченку-шарлатанку. Юная особа обиделась, возмутилась, вспомнила про своего папашу-генерала, расстрелянного красными, но тут я решил, что нужный момент настал, и, налив себе рюмку, взял ее под руку и направился к выходу. Один из юнкеров, – тот, что покрепче, – вспомнил, вероятно, приказ генерала Ноги и рванулся следом, но поручик Успенский был начеку и, перехватив сквернавца, прдложил ему выпить за новобрачных. Мы тем временем благополучно удалились.

Оказавшись на улице, юная особа заявила, что деньги она берет вперед, что все сие удовольствие будет стоить мне две лиры, а ежели до утра, то пять. Заодно посоветовала не ходить далеко и воспользоваться как раз той ночлежкой, где завтра меня должен ждать поручик Успенский с непохмеленными юнкерами. Я отвел ее немного в сторону и достал из бумажника банкноту в десять лир. Как я и ожидал, этого было достаточно, чтобы она снемела, словно глушеная рыба. После чего настала очередь высказаться мне.

Прежде всего я не отказал себе в удовольствии посетовать, что не являюсь ее братом, поскольку в этом случае мой долг был бы застрелить ее на месте. Но раз это не так, то лучше ей самой утопиться в Золотом Роге, поскольку подобное купание все же приятнее, чем такая жизнь. Ну а покуда она может заработать эти десять лир, ежели проводит меня на некую улицу, после чего забудет навсегда факт нашей встречи. Иначе я ее все-таки пристрелю, даже не будучи ее родственником. Револьвера я доставать не стал, но она, похоже, и так поверила, и вскоре мы с ней уже шли в неоюходимом мне направлении. Всю дорогу она молчала, и я мысленно поблагодарил ее за подобную душевную чуткость.

На углу искомой улице я вручил ей банкноту и велел убираться . А вот это уже был перебор, поскольку девица вдруг заплакала и спросила меня, что она мне сделала плохого. Вопрос был резонный, и я, сообразив, что не у всех хватает смелости стреляться или, как в данном случае, топиться в Золотом Роге, пробормотал нечто вроде «ну извини, девочка» и попытался вручить ей еще одну такую же банкноту. Деньги она, однако, не взяла, и я, несколько смущенный, оставил ее на месте и пошел искать нужный дом.

Турки, конечно, народ приятный, но номера на своих домах, увы, не вывешивают. К счастью, было еще не очень поздно, и я был у цели даже быстрее, чем предполагал. В этом доме я провел часа три. Подробности визита покуда не буду доверять бумаге. Сейфа у меня нет и не будет, а наша белая палатка, подаренная американским Красным Крестом, слишком уж продувается всеми ветрами.

Не могу не написать о дальнейших событиях истанбульской ночи, хотя это и не имеет никакого отношения ни к моему дневнику, ни к цели моего путешествия на эту небольшую истанбульскую улицу. Выйдя из дома, где меня оставляли ночевать, но я не решился надоедать хозяевам, на совершенно пустой улице я заметил знакомую фигуру. Гимназистка седьмого класса дремала, усевшись на какое-то крыльцо и прислонившись спиной к высоким резным дверям, которыми славятся дома в старой части города.

Признаться, первая моя мысль была не из самых удачных. Но я тут же рассудил, что генерал Ноги все же не всесилен, и так глупо не будет вести себя ни один агент. Посему оставалась дилемма: разбудить девицу либо оставить ее у резных дверей. В конце концов то ли воспитание, то ли любопытство взяли верх, и я предпочел окликнуть ее и поинтересоваться, не меня ли она ждет. Оказалось, что все-таки меня.

Мы пошли куда-то в сторону Старых Казарм, время от времени перекуривая и переговариваясь о всякой всячине. Ее зовут Татьяна, и она действительно училась в седьмом классе Ростовской гимназии, когда к Ростову подошла дивизия Азина, и ей с братом пришлось уезжать. В общем, с гимназисткой я почти не ошибся, ошибся в другом: именно брат послал ее на панель. Впрочем, свое он успел получить: вот уж месяц как он пропал и, похоже, пропал основательно. Здесь, в Истанбуле, это просто. Я рассказал кое-что о себе, причем как-то незпметно мы перешли на «вы», что сделало наш разговор и вовсе невелелым.

Затем мы свернули обратно и пошли к той самой ночлежке, где должен был ждать меня поручик Успенский. На прощание она сказала фразу, которую, не знаю, стоит ли записывать. Впрочем, запишу7 Татьяна сказала: Мне Вас жалко, Владимир, вы скоро умрете", или что-то подобное. Я, естественно, не мог не поинтересоваться, почему? В ответ она заговорила что-то о моем лице, и тут я спомнил об Ангеле. Неужели? Да нет, ерунда, право; видать, Татьяна не смогла простить мне тех пакостей, что я ей наговорил.