Крымский цикл (сборник)

В Токмак уже входили части нашей бригады. Стало ясно, что бой на этом и кончился. Нас похвалили за броневики и гаубицы, но лично я чувствовал себя немного обманутым. Мы шли сюда не для того, чтобы брать в плен сонный совдеп в кальсонах. Мы хотели боя по всем правилам, чтоб краснопузые припомнили те, декабрьские дни, когда выкуривали нас отсюда. Но, выходит, мечтали мы об этом зря, да и шваль, встреченная здесь, ничем не напоминала чухонскую дивизию. Что ж, значит, расплатились мы еще не до конца.

Бригада пошла дальше, к Семеновке, а мы остались в Токмаке, поджидая Якова Александровича. Он прибыл к вечеру. Рота выстроилась у совдепа, с которого уже успели сорвать красную тряпку. Смотрелись мы неплохо: по сторонам стояли броневики, из-за строя торчали стволы орудий, а с боков шеренгу начинали и заканчивали груды трофейных винтовок. Да, это вам не мелитопольский ресторан. Тут мы выглядели как надо.

Кавалькада, странно малочисленная, влетела на площадь, и тут мы сообразили, что Яков Александрович прибыл не один, а с начальством. Мелькнула черная бурка; высокий человек в черкесске с серебряными гызырями легко соскочил с лошади и быстрыми шагами направился к нам. Я узнал Барона. Ну что ж, очень приятно.

Штабс-капитан Дьяков отрапортовал. Барон оглядел наш строй, взгляд его задержался на броневиках; затем он усмехнулся и поздоровался. Мы гаркнули, он пожал руку штабс-капитану Дьякову и обошел строй, здороваясь с офицерами. Пожимая руку мне, он кивнул – узнал меня. Вновь усмехнувшись, – настроение у него, похоже, было хорошее, – Барон стал перед строем, расставив длинные худые ноги в блестящих сапогах. Я не без некоторого трепета ждал речи, но Барон крикнул лишь: «Молодцы, сорокинцы!», вновь вскочил на коня и дернул поводья, отчего бедное животное тут же встало на дыбы. В эту минуту он был до странности похож на Николая Орлова. И сейчас же кавалькада пустила пыль и была такова. Можно расходиться.

В этот день нам удалось обойти весь Токмак – благо, времени было предостаточно. Да, зимнее впечатление оказалось верным: архитектуру, ежели тут применимо сие слово, следует считать ирокезской, по сему я решил окончательно отказать Токмаку в звании города. Мы с трудом узанвали знакомые места. От хаты, где был штаб подполковника Сорокина, остались одни головешки, а наши старые окопы осыпались и заросли крапивой – красные не стали приводить их в порядок. Мы нашли место, где погиб Сеня Новиков, отыскали пулеметные гнезда и собрали среди крапивы несколько уже окислившихся гильз. Вот все, что осталось от того страшного боя. Перепуганные местные обыватели, уже не верившие в прочность какой-либо из постоянно меняющихся властей, не могли сказать, где похоронены наши товарищи. И были ли они похоронены вообще. Тот бой они, правда, помнили, но толком не могли рассказать даже о том, что случилось с подпоручиком Михайлюком и его отрядом. Помнили, что стрельба длилась долго, а потом красная чухна два дня сносила своих покойников в городской парк, где теперь красуется деревянный обелиск к красной звездой. Мы не тронули могилу красночухонцев – мы не воюем с мертвыми, лишь сбили звезду с обелиска. Не могли мы глядеть равнодушно на эту пентограмму, да и не место ей на могиле.

Наутро к нам приехал Яков Александрович, на сей раз один, без Барона и его джигитов. Барон отказался подписать списки награждений корпуса, заявив, что мы понесли слишком небольшие потери. Вот у Фельдфебеля трупы складывались штабелями, потому ему и полагались кресты. Я знал этот бредовый критерий при награждениях и не удивился, к тому же вовсе не ждал баронских крестов. Куда печальнее было то, что в пополнении нам тоже отказали, велев ставить в строй пленных и вводить мобилизацию прямо во фронтовой полосе. И при всем при этом продолжать наступление.

Заодно Яков Александрович присовокупил, что знаменитая земельная реформа Барона идет с большим скрипом, и здешние пейзане не спешат платить выкуп за землю, давно уже считая ее своею. Идет массовое уклонение от мобилизации, а Упырь вновь зашевелился и, того гляди, вступит в игру. Вдобавок, заехав в Мелитополь, Барон произнес огненную речь, пообещав истребить всех жидов в России, и теперь мировая пресса перемывает нам кости, а обыватели прячутся по погребам. прятаться есть от чего – в корпусе Фельдфебеля грабежи идут ежедневно, да и у Писарева дела обстоят не лучше. В общем, повторяется прошлогодняя история.