Крымский излом

– И вот ещё что. Немцы будут наступать против бьющего им в лицо ветра с дождём, и в таких условиях много не постреляешь. А мы ещё направим им в лицо свет всех имеющиеся у нас фар и прожекторов. Тогда они вообще ослепнут. А наши бойцы будут ко всему этому безобразию спиной, и стрелять им ни ветер, ни яркий свет не помешают. – он ещё раз нагнулся к прибору, и больше от него не отрывался. – Почти готово! Ещё чуть, чуть... Да, кстати… Эсэсовцы тоже уже на подходе. Товарищ генерал-лейтенант, по дороге на Симферополь видно зарево. Готово! Разрешите, товарищ генерал-лейтенант?

- Действуй, майор! – едва успел сказать Василевский, как майор Юдин поднял к губам рацию и три раза повторил: – Заря! Заря! Заря!

Началось настоящее светопреставление. Ночную штормовую тьму разорвали яркие лучи фар и прожекторов, вспышки выстрелов самоходных гаубиц и орудий БМП. Заработали автоматические гранатомёты, пулемёты "Корд" и "Печенег". Почти тут же к ним присоединились ручные пулемёты и автоматы.

Теперь всё можно было наблюдать и невооружённым глазом. С высоты колокольни мы хорошо видел, что огнём осветились и позиции батальона, обороняющего Ивановку. Там фашисты тоже пошли в атаку. Картина получалась прямо таки библейская – "Избиение младенцев".

Генерал-лейтенант Василевский с удовлетворением наблюдал за тем, как немцы сначала попытались под огнём рывком добраться до окопов. Но огонь оборонявшихся оказался слишком сильным и беспощадно точным. Большая часть наступавших полегла в первые же секунды боя. Особенно тяжёлые потери были среди офицеров и унтер-офицеров вермахта.

Ещё перед высадкой с нашими морпехами был проведен специальный инструктаж: немец с пистолетом-пулемётом МР-40 или, как его ещё неправильно называют, "шмайсером" – это или офицер, или унтер. Убив такого.вы никогда не ошибетесь. И вот теперь командный состав был выбит прицельным снайперским огнём в первые же секунды, а дальше начался хаос.

Сначала, ослеплённые бьющим в лицо дождём и ярким светом, немецкие солдаты попытались залечь под огнём. Но это им мало помогло, потому что над их головами начали рваться снаряды, начинённые не старомодной шрапнелью, а готовыми поражающими элементами, рассчитанными, если что, и на поражение лёгкой бронетехники. Каждый такой разрыв выбивал все живое в радиусе полутора десятков метров под собой. А "Ноны" продолжали бить упорно и методично, прореживая и без того не густые ряды немецкой пехоты. Автоматические миномёты засыпали немецких пехотинцев минами. Добавили жару и АГСы.

А морские пехотинцы перешли от непрерывного автоматно-пулемётного огня к прицельному отстрелу тех, кто пытался подняться на ноги. При этом было неважно, хотел ли немецкий солдат броситься в атаку, или отступить. В любом случае его ждала смерть. А ведь и отступать немцам пришлось бы больше километра по открытой как стол местности под ураганным орудийно-пулемётным огнём. С высоты колокольни все перипетии боя были видны прекрасно...

Майор Юдин, между тем, не забывал поглядывать в сторону дороги на Симферополь.

– Товарищи командиры, эсэсовцы подходят к рубежу...

В этот момент все мы ощутили, как колокольня задрожала и завибрировала. Это со своих позиций с басовитым режущим воем ударили "Солнцепёки". И снова ночь превратилась в день. В течение примерно полуминуты почти полторы сотни тяжёлых реактивных снарядов пошли на цель. А впереди, где моторизованный полк СС вместе с румынскими кавалеристами пересёк роковую черту, вспыхнуло настоящее адское пламя. Казалось, что земля раскололась, выпуская на свободу все силы зла, а штормовой ветер подхватил их и бросил на колонну эсэсовских танков, бронетранспортёров и румынских кавалеристов. Кажется, даже сюда донеслись вопли заживо сгорающих людей и лошадей. Хотя нет, скорее всего, нам показалось. И расстояние слишком велико и ураганный ветер уносит звук в другую сторону. Этот же ветер избавил нас от "аромата" горелого человеческого мяса.

По Василевскому было видно, что он по-настоящему потрясён: всего тридцать секунд – и два полка как корова языком... Хотя такие случаи бывают нечасто. Это немцы сами подставились из-за непременного желания искупать нас в холодном январском море. Интересно, что утром запишет Гальдер в своём знаменитом дневнике вместо: "Под Евпаторией положение восстанавливается"? Неужели: "Под Евпаторией полный пипец, и уже поздно пить боржом"? А у Алоизыча, как ни крути, завтра будет диета из ковриков, потому что остатки немцев, увидев что стало с эсэсовцами и румынами, вскочили на ноги и под вновь вспыхнувшим шквальным огнём в спину рысью ломанулись обратно к спасительному оврагу...