Крымский излом

Зрелище прекрасное и грозное. Трибуну с высокими гостями поставили прямо под стеной чудом уцелевшего двухэтажного здания конторы. На стене, прямо за трибуной, растянут подарок моряков с "Кузнецова" – огромный плакат "Родина-мать зовёт". И прямо напротив, над рядами нашей морской пехоты, как ответ, такой же большой транспарант "Мы вернулись, мама!". В глазах пробивает невольная слеза. Сегодня самый лучший день, несмотря даже на то, что ветер с Перекопского залива несёт гнилую промозглую сырость. Сегодня нашей бригаде вручают боевое знамя. Нас отвели с Турецкого вала в ближний тыл ещё вчера вечером, когда по железной дороге из-под Севастополя начали прибывать высвободившиеся там части.

Вот на трибуну поднимаются почётные гости. Её, в смысле деревянную трибуну, ребята нашли тут же, в здании. Очевидно, МТСовское начальство устраивало митинги, на 1 мая, 7 ноября, а также по всяким прочим торжественным поводам. Так скажем же им спасибо за запасливость и предусмотрительность. От обилия "звёздных" лиц на трибуне, рябит в глазах... Малоизвестны широкой публике из присутствующих только полковник Бережной и контр-адмирал Ларионов. Остальные же имена звучат как гром литавр: генерал-лейтенант Василевский Александр Михайлович, генерал-лейтенант Рокоссовский Константин Константинович, нарком Военно-морского флота адмирал Кузнецов Николай Герасимович, нарком внутренних дел Берия Лаврентий Павлович, ну и тут же, скромно, чуть в сторонке, военком бригады бригадный комиссар Брежнев Леонид Ильич.

Ну, пересеклись мы с ним вчера. Как только штаб бригады перекочевал из Симферополя в Армянск, он, молодец, тут же пошёл по ротам знакомиться. Короче, товарищи, вот что я вам скажу: поздний Брежнев примерно так года после семьдесят пятого, это уже не Брежнев, а только его болезнь. А так, нормальный мужик, которого в нашей роте с его же лёгкой руки начали называть "Просто Леня". О том что он Ильич, он сейчас даже и не вспоминает. Наверное, возраст не тот.

Но вот заиграл "Интернационал", все встали по стойке смирно. Кстати, до утверждения в качестве гимна стихов Михалкова на музыку Александрова ещё целых два года. Хотя, может, ИВС, впечатлившись готовым вариантом, примет решение чуть раньше. А может и нет. Я хоть и солдафон-солдафоном, но тоже понимаю, что все расклады мы уже спутали капитально, а дальше будем путать ещё больше. Так что, может, после войны и не будет никаких "стран народной демократии", а просто в составе СССР добавятся новые союзные республики. Как-то Германская, Французская, Датская, Норвежская, не говоря уже обо всяких мелких восточно-европейских. А это, товарищи, почти что победа Мировой Революции! Половина мирового промпотенциала в составе СССР.

Вот тогда мы с ними и посоревнуемся, у кого жизнь слаще и постель мягче. Ну и, конечно, чтоб без Хруща. А то один дурак за год запросто разбазарит то, что сто умных сто лет собирали. Знаем, плавали-с...

"Интернационал" стих, но сразу после него заиграла музыка Александрова. Конечно, никакого оркестра у нас здесь нет: флотские замвоспиты скинулись из своего хозяйства и устроили нам праздник. На кораблях присягу приняли ещё вчера, сразу после завершения Ялтинской десантной операции. Вот знамённая группа выносит завернутое в брезентовый чехол знамя. Товарищ Василевский зачитывает постановление Совета Обороны о формировании нашей бригады. Кстати, в постановлении прописан особый статус бригады, для основного состава которой в особых случаях допускается ношение парадной формы при погонах. Так вроде в РККА парадной формы не было как таковой. Ещё одно нововведение.

Потом майор Санаев снимает чехол и торжественно вручает знамя полковнику Бережному. Мы стоим, мягко выражаясь, не в самом центре строя, поэтому и видно мне не очень хорошо. Ну-ка, ну-ка, кажется товарищ Бережной больше уже не полковник, на петлицах видны две большие звезды генерал-майора. Значит, не одного меня за Крымскую операцию повысили в звании.

Потом нам преподнесли сюрприз – к нам обратился сам товарищ Сталин. Я, как и все мы, понимаю, что это была запись, но всё равно – мороз по коже. Как его слушали! Тишина стояла такая, что стало слышно вялую перестрелку на линии фронта километрах в пяти от нас. Не знаю, чья это была идея, как товарищ Сталин вообще согласился, при его-то занятости, но это было сильно, пробрало до самых печёнок.