На свой аэродром я летел в радостном настроении: значит, можем мы их бить, когда захотим и всё делаем, как надо. На аэродроме меня ждала радостная новость о Евпаторийском десанте и освобождении от захватчиков этого замечательного курортного города. Я доложил своему командиру полка о полностью уничтоженном немецком аэродроме. На вопрос о том, кто это сделал, Виктор Петрович ответил, что операцию "Длинная Рука" проводила отдельная авиагруппа особого назначения. И что удар наносился не только по Сталино, но и по всем прифронтовым немецким аэродромам в полосе Южного и Юго-Западного фронта. Меня ошарашил масштаб и, если можно так сказать, "качество" проведённой операции. В этой особой авиагруппе должны быть собраны асы масштаба Валерия Чкалова. Вот бы встретиться с ними, поговорить, обменяться опытом. Но особо долго думать над этим вопросом было некогда: весь день мы, по приказу командования, группа за группой летали на аэродром Сталино, стремясь добить и окончательно разрушить всё, что уцелело после удара авиагруппы осназа.
К вечеру погода резко испортилась, задул резкий штормовой ветер, потеплело и пошёл проливной ледяной дождь. На аэродроме бойцы БАО крепили оттяжками самолёты к вкрученным в землю кольям. Вот тогда-то я снова вернулся к своим размышлениям, но так ни до чего и не додумался. Единственный вывод, к которому я сумел придти самостоятельно, так это о том, что всё произошедшее как-то было связано с Крымской операцией. Позднее оказалось, что именно так оно и было.
Весь день шестого над аэродромом бушевал шторм, мы сидели на земле и с завистью слушали сообщения Совинформбюро об освобождении Симферополя, Джанкоя, Бахчисарая и деблокаде Севастополя. Как в этот момент мы хотели оказаться в кабинах своих МиГов в небе над Крымом! Громить врага так, чтобы нигде и никогда он больше не посмел напасть на нашу Родину!
К полудню седьмого шторм начал стихать и появилась надежда, что метеорологи, наконец, дадут добро на полёты. Но раньше их разрешения на наш аэродром приземлился спецборт Ставки, пассажирский ПС-84. Управлял им полковник Ольшанский, полярный лётчик, летавший некогда с самим Ильей Мазуруком. То, что у нас считается штормом, на северах это так, лёгкий ветерок. Как стало известно по вездесущему солдатскому телеграфу, на нашем аэродроме самолёт должен был дозаправиться, взять ещё одного пассажира и, дождавшись истребителей сопровождения из Крыма, вылететь дальше в Симферополь. Мы с ведомыми, Лукашевичем и Карповичем, стояли в курилке, травили анекдоты, ждали разрешения на вылет. Тут прибегает Виктор Петрович, бледный как бумага.
– Покрышкин, срочно к спецборту, тебя Берия требует, – потом тихо так, вполголоса: – Ты извини, я им эскорт предложил и фамилию твою назвал, как ведущего звена. А майор там один гебешный, кавказец, знает тебя, оказывается. Пальцами себя в грудь ткнул и сказал: «Лаврентий Палыч, всё сходится – тот самый это Покрышкин». А глаз у него, как рентген, насквозь видит. Хоть совесть и чиста, а всё равно стоять перед ним неуютно.
Иду вперёд, ноги ватные, в голову всякие мысли лезут. Это откуда же меня такие "особые" майоры знают? Сзади ведомые плетутся, как на расстрел, – их тоже непонятно зачем вместе со мной замели. Берия посмотрел на меня через пенсне, каким-то непонятным взглядом, ну, вроде как на подающего надежды школьника, и говорит: «Это ви, товарищ Покрышкин, лючший лётчик дивизии?»
Я вытягиваюсь в струнку и со вздохом отвечаю:
– Никак нет, товарищ нарком, лучший лётчик дивизии мой друг капитан Фигичев.
- А мне доложили что ви? – Берия под пенсне прищурился, и стало ясно, что он смеется, – Надёжные люди доложили, достойные доверия. Как тут можно работать, когда тебя все время обманывают?
Он глянул прямо мне в глаза.
– Товарищ старший лейтенант, вам предстоит сопровождать наш самолёт в Крым до объекта специального назначения, имеющего особую важность, – и куда только его акцент делся. – Вы зарекомендовали себя с самой лучшей стороны как лётчик, боец, коммунист и просто советский человек. Именно поэтому вы и допущены к выполнению этого задания.
– Не бойтесь, товарищ майор, – повернулся он к командиру нашего полка, – вернём мы вам ваших соколов. Если они сами, конечно, захотят вернуться.
Интересно, что там такое на этом спецобъекте, чтобы я в свой полк возвращаться не захотел? Но долго думать мне не дали. Сначала тот самый майор ГБ взял у всех троих расписки о неразглашении, действительно по высшей форме, об информации особой важности. Потом подготовка к вылету, и вот я уже сижу в кабине истребителя, мотор работает, перед нами на взлёт идёт спецборт. Вот он оторвался от полосы и пошёл вверх – значит, и нам пора. Даю полный газ и отпускаю тормоза. Мотор МиГа ревёт, машина, разбежавшись, отрывается от земли и повисает в воздухе.